Жизнь волшебника. Александр Гордеев

даже

      крякает от досады. Хотя валенки-то у сынишки и в самом деле никудышные, подшитые уже столько

      раз, что уж и сами только на подшивку годятся.

      – Так я и на глазок эти валенки куплю, – ворчит Михаил, – возьму с запасом, да и всё. А чо

      парня-то в город тащить?

      – Да ты чо, на горбушке его повезёшь? Задавит он тебя? – повышает голос Маруся. – Пусть хоть

      город поглядит. . У него же каникулы: так и так весь день по улице носится.

      – Во-во, – на той же ноте подхватывает Михаил, – бегал бы помене, да пореже свой огород

      топтал, так и валенки были бы целей…

      Но про огород – это уж так, с усмешкой. Хорошо, что вспомнил про него, усмехнулся и оттого

      согласился. Никак они не поймут, почему Ромка не терпит, чтобы в огороде снег нетронутым

      лежал. Обычно в день, когда выпадает новый снежок, Ромка, вычистив глызы во дворах,

      перетряхнув соломенную подстилку коровам, идёт в огород. Уходит к дальнему забору и начинает

      оттуда, будто строчкой за строчкой, вытаптывать весь снег. Зачем это делает, и сам не поймёт –

      вроде как в каком-то бездумном наваждении. Просто включается и, как какая-то маленькая

      машинка, утюжит и утюжит шагами белое пространство, будто не для себя даже, а чёрт знает для

      кого. Скрип, скрип, скрип, скрип – часами звонко постанывает белизна под его валенками. Если не

      управляется с ней за день, завершает на другой день. Огороды соседей обычно стоят

      целомудренно белыми, а у них всегда истоптанный. Так Ромка и на те огороды смотрит с

      неприязнью – была бы возможность, так и туда бы влез. Бывает, ляжет с ночи свежий снежок

      (утром по свету в комнате это сразу понятно), Ромка оттянет шторку на окне и вздохнёт: всё, опять

      работы на полдня. И не поймёшь, то ли радость это для него, то ли забота. Похоже на

      удовольствие, но только какое-то странное, непонятное, слишком глубинное. Если день где-нибудь

      на горке проносится, так приходит домой – и куфайчонка, и вся душа нараспашку. Сам весь

      раскрасневшийся, радостные сопли по щекам размазаны. А с вытоптанного огорода приходит, как

      застёгнутый на все душевные пуговицы, будто кому-то что-то в отместку сделал, но это тоже

      радостно. Только как-то угрюмо радостно, если можно так сказать. В общем, странная это у него

      какая-то забота, непонятная.

      Однажды утром, видя, как отчего-то беспокойно спит сынишка, Михаил подходит к нему и опять

      же шутит:

      – Да спи ты, спи, чего ворочаешься? Снег сегодня не выпал.

      И Ромка, к его удивлению, тут же поворачивается на другой бок и спокойно, сладко засыпает.

      Автобус отправляется ещё до восхода, в темноте. На остановке, поджидая его, постукивают

      ботинками и переминаются валенками несколько знакомых сельчан, которые здороваются с

      Мерцаловыми: старшим и младшим.

      – Дорово, Огарыш!

      – Дорово-дорово! Чо, автобус-то где?

      Восход ожидается ярким, потому что небо чистое, а за ночь