Молодой Бояркин. Александр Гордеев

меня

      цепляло. Сюда вот, погляди-ка…

      Весь день старик говорил об одном и том же, и Бояркин притворился спящим.

      – Да что я могу рассказать, – вздохнув, еле слышно пробормотал Прокопий Иванович,

      – я это что… Тебе бы того, с орденами, послушать. А слушать-то надо, а то вы, молодые,

      сейчас как бы в аванс живете. Вот и ты, друг мой Колька, кто ты есть сейчас? Человек – не

      спорю. Две руки, две ноги и голова. Так ведь, люди сразу с такого начинались. А ты вот

      сейчас едешь в поезде, глазеешь себе туда-сюда. И одет, и обут, и все в твоем распоряжении.

      А ведь это не всем давалось, не всем. Так чем же ты от других отличаешься? Да ничем, Но

      только все, что ты имеешь и видишь кругом-то – это все в аванс. Эх, полка-то… полка-то…

      Прямо готовый матрас. Хорошо жить стали. В космос летаем, А ведь на ракеты много

      надо было силы накопить. Они ведь вон какие мощнющие. Какую свою силу в дело

      вложишь, такой силы это дело и есть. Может, и от моей силенки там немного…

      Бояркину было неудобно, что старик говорит так откровенно, но потом догадался, что

      с какого-то момента он просто думает вслух, и даже слова "друг мой Колька" сказал для себя.

      Можно было, конечно, и вникнуть во все, но до того ли?

      Николаю понравилась атмосфера длинной дороги. Как здорово было видеть леса,

      поля, города, такие одинокие и беспомощные перед широтой пространства станции и

      маленькие полустанки. Как хорошо показалось ночью, в полусне, ощутить мягкие толчки

      тормозов, заметить в купе яркие вспышки проносящихся прожекторов, услышать голос

      сильных станционных динамиков, а днем увидеть залитый солнцем незнакомый перрон,

      людей с чемоданами, которые съехались на этот железнодорожный узелок или, напротив,

      разъедутся сейчас в свои села, поселки, города, о которых ты даже не слышал и, возможно,

      никогда не услышишь. Разве могло это быть каким-то авансом, который якобы возможно

      оплатить?

      ГЛАВА СЕДЬМАЯ

      Первый же экзамен в школу милиции Бояркин завалил. Оценки стали известны

      вечером, и ему разрешили ночевать в общежитии еще ночь. На другое утро Николай с

      чемоданом вышел на крыльцо и нырнул в парк через дорогу. Минут пять просидел на

      скамейке, ни о чем не думая, лишь "согласуя" себя с новой обстановкой.

      По тому, что особого расстройства от провала не было, Бояркин должен был признать,

      что, несмотря на слои возвышенные рассуждения, ехал он сюда не столько для того, чтобы

      поступить в училище, сколько для того, чтобы остаться в городе. Он, может быть, и приехал-

      то именно сюда лишь только потому, что здесь была прочная подстраховка – здесь, в этом

      городе, жил материн брат Никита Артемьевич, который после армии не вернулся в Елкино.

      Да, да вот это и было главным. Николай вспомнил, как два дня назад вечером он из окна

      седьмого этажа общежития увидел изгиб одной из самых великих сибирских рек, с длинным

      мостом, по которому цепочкой