Молодой Бояркин. Александр Гордеев

Бояркин

      зафыркал, а молодая, хорошо одетая женщина на боковом сиденье поспешила в другое купе.

      – Ну, ты и загнул, – сердито сказал бородатый, – уж не знаешь, так молчал бы,

      болтун…

      Через полчаса старик стащил с багажной полки рюкзак с широкими походными

      лямками.

      – Сын должен встретить, – сказал он Николаю, не замечая посмеивающегося

      Прокопия Ивановича.

      Теперь он начал внимательно всматриваться в окно, отыскивая знакомые приметы,

      когда же вагон пролетел по гудящему железному мосту, поднялся и надел простой клетчатый

      пиджак, на котором оказались три ряда орденских планок и отдельно два ордена Славы.

      Прокопий Иванович засуетился, схватил рюкзак и, задыхаясь от его неожиданной

      тяжести, помог вынести в тамбур. Николай тоже пытался помочь, но в узком проходе только

      мешал.

      – Где воевал-то? – перекрикивая скрип тормозов, спросил Прокопий Иванович у

      бородатого в тамбуре.

      – В Белоруссии, под Смоленском, в Польше. В разведке, – ответил тот.

      Поезд остановился, и он вышел на промазученый гравий какой-то маленькой,

      утонувшей в зелени станции. С платформы к нему шел высокий мужчина в мотоциклетном

      шлеме и в забрызганных грязью сапогах.

      Через две минуты поезд тронулся. Пока Прокопий Иванович и Бояркин пробирались к

      своему купе, промелькнуло название станции.

      Вечером они сидели друг против друга за маленьким столиком, смотрели в окно и

      думали каждый о своем. Лицо старика в последних отсветах солнца казалось грубым и

      бугристым, как ласточкино гнездо. Непонятно было, куда исчезла его насмешливость.

      – Леспромхозовский я, – вдруг сообщил он, – правда, уж пятый год на пенсии.

      Старуха, слава богу, есть. Внуков и детей уйма. Одна дочь в Ленинграде. Приглашают жить к

      себе. А мы деревню любим, задумчивость, в общем. Жить-то ведь надо так, чтобы успевать

      соображать, что живешь. В Ленинграде, к примеру, или в Москве все бегут как угорелые.

      Бегут, бегут… Остановиться бедным некогда. Едят-то прямо на ногах в магазинах.

      – В кафетериях, – с улыбкой уточнил Николай, которого сейчас как раз и притягивало

      это "бегут".

      0н вообразил светлый и прекрасный город, в который приедет. Сначала пойдут старые

      маленькие, даже скособоченные домики, которые постепенно сменятся высокими и

      светлыми. Маленькие домики портили всю картину, а вот если бы, как в ворота, сразу

      вкатить в настоящий город… Николай даже вздохнул взволнованно.

      – Зря я над ним смеялся-то. Он ведь фронтовик, орденоносец, – говорил между тем

      Прокопий Иванович, – а вот у меня по-другому вышло. Нас, леспромхозовских, вначале

      взяли на войну, а потом вернули. Девки да бабы в нашей работе слабоваты. Тяжело было –

      тоже мурцовочки-то хлебнули… Война, она ведь по всей территории была, хотя сам-то фронт

      только с краю… Это уже в