Молодой Бояркин. Александр Гордеев

по сторонам, обращая внимание на то, что раньше не замечал. Дома он сразу

      заглянул в большую комнату с круглым столом, ярко освещенную солнцем. Из кухни пахло

      свежим хлебом, который мать пекла каждый третий день. Хлеб устало лежал на лавке под

      полотенцем, и от него шло тяжелое тепло. Было тихо, и Николай вдруг понял, что все это –

      его.

      Мать, прикрыв глаза тыльной стороной ладони, спала поверх одеяла в спальне,

      отделенной от кухни желтой занавеской. От занавески все там было ясно-желтым: и беленые

      стены, и подушки, и блестящее колесико швейной машины, стоящей в углу. Николай

      несколько минут успокоено смотрел на мать, на ее раскрытую ладонь с мелкими черточками

      и маленькими мозолями. Конечно, мама поднялась сегодня, как и обычно, раным-рано, а

      теперь прилегла на минутку. Мать вдруг, словно удивившись чему-то во сне, проснулась и тут

      же вскочила.

      – Приехал!

      Скоро Николай уже сидел перед стаканом молока из подполья, а мать, похлопав

      ладошкой по горячей булке, отозвавшейся глубинным гулом, отрезала хрусткий ломоть,

      особенно вкусный на боках, где корка была шершавой, потому что ей приходилось лопаться

      и вытягиваться, когда булка поднималась на жару. Вот в этот-то момент Николай хорошо

      понимал, что значит быть дома. Но потом это впечатление забылось, и все снова стало

      привычным, незаметным. Николай знал про себя, что все равно он когда-нибудь уедет.

      ГЛАВА ПЯТАЯ

      В год гибели Генки Сомова в селе случилось еще одно несчастье. В колхозном табуне

      началась эпидемия, и всех коней нужно было уничтожить. Несколько мужиков соорудили на

      лугу круг из щитов и сгрудили туда коней. Потом им по очереди набрасывали на голову аркан

      и трактором вытягивали из загона – кони были рабочие, сильные. Конюх Андрей подходил к

      каждой бьющейся, придушенной лошади и стрелял в голову из мелкашки.

      Гриня смотрел на это, остолбенев. Отец его – угловатый мужик с круглым кадыком на

      горле, с длинным редким чубом только что загонял коней и теперь сидел в сторонке на еще

      теплом седле. Гриня стоял рядом с ним, но когда, уже после пестрого Воробья, волоком

      потащили какого-то другого, еще более любимого им коня, Гриня, оскалившись, бросился на

      Андрея и, вырвав ружье, хрястнул прикладом о землю. Андрей, опомнившись, поймал его,

      стиснул сзади.

      – Ва-аська! – заорал он, поворачивая бледное лицо к Кореневу – старшему. – Забери

      его! Зачем ты его привел!

      Гринин отец медленно поднялся, швырнул узду и, ссутулившись, пошел прочь.

      После восьмого класса Гриня уехал учиться в ветеринарный техникум.

      Бояркину тоже было жаль коней, он даже отказался смотреть, как их стреляли, но

      поступление Грини в техникум не одобрял. Такой ход жизни представлялся ему слишком

      обыденным, скучным, без "полета". Сам Николай собирался шагать пошире, и в тетрадке с

      самолетом