История обыкновенного безумия. Чарльз Буковски

что-нибудь?

      – Благодарю. Я не ем.

      Мы сели и молча выпили кофе. Потом Хемингуэй что-то сказал. Не помню, что именно. Кажется, что-то о Джеймсе Джойсе.

      – Черт возьми! – сказал его жена. – Ты можешь когда-нибудь заткнуться?

      – Послушайте, Хэнк, – сказал Белфорд, – нам пора. Еще долго ехать.

      – Пошли, – сказал я.

      Мы встали и направились к машине. Я пожал руку Хемингуэю.

      – Я провожу вас до машины, – сказал он.

      Белфорд и X. направились к выходу. Я повернулся к ней.

      – До свиданья, – сказал я.

      – До свиданья, – сказала она, а потом поцеловала меня. Так меня еще никогда не целовали. Она попросту сдалась, отдала себя целиком. Мне еще никто так не отдавался.

      Потом я вышел из дома. Мы с Хемингуэем еще раз пожали друг другу руки. Потом мы поехали, а он вернулся в дом к жене…

      – Он преподает Литературу, – сказал Бел-форд.

      – Ага, – сказал я.

      Меня страшно тошнило.

      – Не знаю, как я буду читать. Что за идиот устраивает поэтические чтения днем!

      – В это время вас может послушать большая часть студентов.

      Пока мы ехали, я понял, что спасения ждать неоткуда. Вечно приходится что-то делать, иначе о тебе попросту забудут. Факт весьма неприятный, но я принял его к сведению и начал обдумывать возможные пути спасения.

      – Похоже, вам и вправду придется туго, – сказал Белфорд.

      – Останови где-нибудь. Купим бутылку виски.

      Он подрулил к одной из странных с виду вашингтонских лавчонок. Я купил полпинты водки, чтобы прийти в себя, и пинту шотландского виски для публичных чтений. Белфорд сказал, что публика в следующем заведении весьма консервативная и для виски лучше раздобыть термос. Поэтому я купил термос.

      По дороге мы остановились позавтракать. Славное заведеньице, только трусиков девчушки не демонстрировали.

      Боже мой, всюду были женщины, и больше половины из них вполне годились для ебли, но ничего нельзя было поделать – разве что смотреть на них. Кто выдумал эту страшную пытку? Правда, все они были похожи друг на друга: тут буграми жир выпирал, там не было жопы, – ни дать ни взять поле маковых цветов. Какой цветочек сорвать? Какой сорвет тебя? Это не имело значения, и поэтому все было так грустно. И когда подбирался букет, это тоже не помогало, никому и никогда это не помогало, кто бы ни утверждал обратное.

      Белфорд заказал нам оладьи и по порции яичницы. Болтуньи.

      Официантка. Я посмотрел на ее груди и бедра, губы и глаза. Бедняжка. Бедняжка, черт побери. Наверняка ее голову не обременяла ни одна мысль, кроме желания насиловать какого-нибудь бедного сукина сына до тех пор, пока у того не останется ни гроша…

      Мне удалось впихнуть в себя почти все оладьи, после чего мы вновь сели в машину.

      Белфорда занимали только предстоящие чтения. Целеустремленный молодой человек.

      – Тот малый, что в перерыве дважды отхлебнул из вашей бутылки…

      – Ага. Он нарывался на неприятности.

      – Его все боятся. Он исключен из университета, но все еще там ошивается. Постоянно торчит под ЛСД. Он сумасшедший.

      – Мне