Портреты. Михаил Иосифович Черкасский

сутки». Но все это пустяки, главное, Мария, покончив со своим прошлым, стала женой, матерью. После гибели Гарри ей придется туго. Не материально – все из-за тех же черепашьих проблем. «И я уже старая, и толстая, и некрасивая, и никто мне не скажет, что это не так, потому что его уже нет. Придется мне нанимать себе кого-нибудь за деньги, только едва ли я захочу».

      «Не всем одинаково нравится… – писал Симонов, – мера откровенности, с которой описывает Хемингуэй отношения мужчины и женщины. Однако следует заметить, что сами эти отношения интересны Хемингуэю лишь тогда, когда за ними стоит любовь или когда с них начинается любовь. О том, что не доросло до любви или никогда и не собиралось стать ею, Хемингуэй чаще упоминает, чем пишет. И как ни далека его традиция в изображении отношений между мужчиной и женщиной от традиции русской классики – в самом главном он близок здесь Толстому: то, что ни с какой стороны не заслуживает названия любви, чаще всего удостаивается у Хемингуэя только упоминаний обычно хирургически (?!) точных, но редко подробных».

      Так и не так. Хемингуэй ненавидит и шаржирует писателя Ричарда Гордона («Иметь и не иметь»). Вот по дороге Гордон встретил Марию – «толстую, громоздкую голубоглазую женщину… Посмотреть только на эту коровищу, подумал он… Интересно, какая она может быть в постели. Что должен чувствовать муж к жене, которая так безобразно расплылась? Он писал роман о забастовке на текстильной фабрике. В сегодняшней главе он собирался вывести толстую женщину с заплаканными глазами, которую встретил по дороге домой. Ее раннее равнодушие к мужским ласкам… Жалкие попытки симулировать наслаждение половым актом, который уже давно вызывает в ней только отвращение».

      Он потому так грубо об этом пишет, что так, мол, думает Гордон. Но разница между писателем Гордоном и писателем Хемингуэем в «данном вопросе» очень невелика. Это «не доросло», и поэтому Хемингуэй лишь «упоминает». Но вот беда – «хирургически точно» и подробно он всегда препарирует именно то, что подразумевает под любовью, в частности, прошлое Томаса Хадсона и его жены. «Ах, ты, – сказал он. – Ну, кто кого будет любить, ты меня или я тебя?» – «Оба вместе, – сказала она. – Если ты не возражаешь, конечно». – «Люби ты меня, сказал он. – Я очень устал». – «Ты просто лентяй. – сказала она… Когда все уже было так, как должно быть, она сказала: – Ты хочешь, чтобы я была тобой или ты мной?» – «Тебе право выбора». – «Я буду тобой». – «Я тобой быть не сумею. Но попробовать можно».

      В общем, кто о чем, а шелудивый о бане. Но критики упорно роются в нечистых простынях и находят там перлы великого чувства: «Там, где любовь становится последней ставкой, последним прибежищем человеческой цельности, искренности и гордости, она обречена. Рано или поздно наступает момент, когда произносится: «Я бы с удовольствием помучил тебя в постели…» – «Вот это другое дело. Для этого мы и созданы (т. 2. Стр. 296. Курсив мой. – Э.С.)»

      Отдайте