Барракуда forever. Паскаль Рютер

я, как настоящий солдат, и вытянулся по стойке “смирно”.

      – В атаку на перегоревшие лампочки! Чтобы яснее видеть будущее. Как думаешь, Коко?

      – Это правильно.

      Я держал табурет, на который он взобрался, чтобы выкрутить лампочку.

      – Дедушка, ты точно отключил ток?

      – Не волнуйся, Коко. И не зови меня дедушкой.

      – Хорошо, дедушка. Я волнуюсь, потому что не хочу, чтобы с тобой случилось то же, что с Клокло[1].

      – Бедняга Клокло! Когда я о нем думаю, мне так грустно! Стукнуло током… Ха-ха-ха…

      Он так смеялся, что я с трудом удерживал табуретку.

      – Довольно веселиться, подай-ка мне новую лампочку.

      Из-под его пальцев посыпались искры. И наступила полная темнота.

      – Уй-ё! Черт! – произнес он и потряс рукой, как будто хотел ее остудить. – Наверное, я что-то забыл. Но ведь я сам проводил электричество в этом доме. Не понимаю. Твоя бабушка, видимо, вызвала кого-то что-то поправить, он все тут перепутал – и вот вам, пожалуйста. От женщин ничего хорошего не жди.

      Он мягко, пружинисто спрыгнул на пол. Достал откуда-то свечу и зажег.

      – Да будет свет! – провозгласил он.

      Басту вся эта ситуация чрезвычайно забавляла. Удобно усевшись и энергично виляя хвостом, он ожидал продолжения веселья.

      – Скажи мне, Коко…

      – Что?

      – Тебе не кажется, что нам тут хорошо вдвоем? – спросил он, опускаясь на старый диван.

      – Втроем! – поправил я и погладил Басту.

      Он был прав. Мы походили на двух воришек-сообщников, в потемках забравшихся в дом. Двое воришек и их пес.

      – Интересно, он хороший сторож? – задумчиво произнес Наполеон.

      Как будто отвечая на его вопрос, Баста перевернулся на спину и подставил брюхо, чтобы его почесали.

      – Сядь рядом, вот сюда, – велел дед, похлопав по дивану. – Мне нужно кое-что тебе сказать.

      Голос у него был ласковый, немного прерывистый. Сердце екнуло, мне вдруг послышалась в его тоне какая-то беззащитность. Все в комнате говорило об отсутствии Жозефины, и я был уверен, что Наполеон тоже ощущает эту пустоту.

      – Друг мой Коко, – вздохнул он, – некоторые люди все еще здесь, хотя мы их уже не видим.

      Несмотря ни на что, он был спокоен. Я обратил внимание на то, что его большие узловатые руки легко лежат на коленях как широкие мягкие листья. От свечи лился умиротворяющий свет.

      – До чего же быстро тают свечки! – прошептал дед, потом, удивившись собственным словам, встрепенулся: – Пятнадцать минут меланхолии истекли, хватит философствовать. А теперь – кто кого!

      Мы церемонно уселись друг против друга. Сцепили руки, ладонь к ладони. Мускулы напряглись. Наши руки клонились то вправо, то влево. На лицах появились зверские гримасы. Дед сделал вид, будто крепко стиснул зубы, будто ему тяжело и я вот-вот его одолею. Но в тот момент, когда моя победа была совсем близко, а его рука оказалась в сантиметре

1

Клокло – прозвище популярного французского певца Клода Франсуа (1939–1978), погибшего от удара током в собственной ванной. (Здесь и далее – прим. перев.)