Барракуда forever. Паскаль Рютер

чертах здесь сказано, что все выразили согласие и никаких споров не было.

      – Совершенно верно, – произнес Наполеон. – Все остались довольны, и вообще все прошло удачно.

      – Для тебя – возможно, – заметил отец. – А вот для Жозефины… Я не уверен, что…

      – Брось! Что ты в этом понимаешь? Ладно, давай читай остальное.

      – Вроде все в порядке, всякие технические подробности касательно…

      – Короче! – скомандовал Наполеон.

      Отец пробежал последние строки.

      – Знаешь, что судья приписал в конце карандашом? Смотри не упади! “Удачи!”

      – Симпатяга он, этот судья, – сказал дед. – Я почувствовал, что между нами установился контакт. Я чуть было не пригласил его на кружечку пива.

      Наполеон забрал бумаги из рук отца.

      – Этот документ я вставлю в рамку и повешу в туалете. Чтобы отметить начало новой жизни.

      Он сунул мне под нос бумажные листки:

      – Смотри, Коко, это же как диплом! Мой первый диплом. Я повешу его рядом с Рокки.

      Он улыбался. Его голубые глаза блестели, на лицо падала прядь густых волос безупречно белого цвета. Я восхищался его беззаботностью. Восхищался его юношеским взглядом в окружении мелких морщинок. Он всегда сжимал кулаки, даже когда для этого не было повода.

      – Раз ты доволен, тем лучше, – сказал отец. – Я знаю, что ты не любишь, когда вмешиваются в твои дела, и что тебя не интересует мое мнение, но я считаю, что с матерью ты перегнул палку. Ну вот, я сказал и больше к этому возвращаться не стану.

      – Ты абсолютно прав, – произнес Наполеон.

      Глаза отца удовлетворенно заблестели, но тут Наполеон добавил:

      – Ты вдвойне прав: я и правда не люблю, когда вмешиваются в мои дела, и твое мнение меня точно не интересует.

      Наполеон повернулся ко мне и спросил:

      – Cu vi ne taksas lin cimcerba? (Дурацкий разговор, тебе не кажется?)

      Я только чуть заметно улыбнулся.

      – Леонар, что он сказал? – спросил отец.

      – Да так, ничего, – ответил я. – Он говорит, что с твоей стороны все-таки мило так о нем беспокоиться. И он тебе благодарен.

      Улыбка, осветившая лицо отца, мгновенно наполнила меня мрачной и нежной грустью. Мать крепко обняла его за плечо.

      – В конце концов, так оно и есть! – проворчал дед, пожав плечами.

* * *

      На следующий день у меня появился новый знакомый – Александр Равчиик. С двумя “и”, сразу же уточнил он. Он дорожил этими двумя “и” так же, как я – шариками, подаренными Наполеоном и спрятанными у меня в ранце. Александр носил причудливый картуз из меха, кожи, бархата и даже перьев, который он почтительно, словно рыцарский шлем, водружал на вешалку в коридоре. Этот странный предмет меня завораживал.

      Александр был застенчивым, грустным и необщительным: это отдаляло его от одноклассников, но немедленно вызвало во мне симпатию. Спустя всего пару часов после знакомства я с удивлением обнаружил, что считаю его