Осень на краю света. Дмитрий Заваров

покачал головой директор.

      – Да понимаю, конечно, – вздохнул капитан Сапегин. – Но все-таки, если не против, я бы поговорил с охраной.

      Сапегин пришел в детский дом один, Федоров отказался, взял на себя разговор с деревенскими. Капитан тогда посмеялся над коллегой, а теперь понимал, что участковый, оказывается, оказался хитрее. Сидел напротив него директор, Николай Васильевич Шубин. Типаж – престарелый профессор-чудак из советского фильма. Щуплый, лысый, румяный и, судя по ряду признаков, не совсем физически здоровый. Нервничал, защищая детей. При разговоре наклонял голову, словно прицеливался боднуть собеседника, – и тогда очки в массивной коричневой оправе угрожающе свешивались с тонкого хрящеватого носа: вот-вот упадут. Директор постоянно поправлял их резким, точным ударом пальца по дужке. И ведь, что главное, вопросы задавал острые, прямые.

      – Вы что, правда подозреваете кого-то из моих ребят? – Морщинистые щеки тряслись от возмущения.

      – Господи, да никого я не подозреваю! – Сапегин не выдержал взгляда, отвернулся. – У меня нет фактов, понимаете? Работа такая: ходить и задавать вопросы. Покажите мне преступника – я его арестую. Без вопросов. А если нет такого – тут уж приходится вынюхивать. Вот вы бы на моем месте что делали?

      Шубин на секунду задумался, придвинулся к столу. Машинально выровнял большую чернильницу на мраморной подставке.

      – Я бы? Ну, знаете… наверное, нужно дать описание иконы во все антикварные салоны?

      – Точно, – согласился Сапегин.

      Директор наклонил голову и ткнул блестящей лысиной в направлении капитана:

      – Предупредить таможню, чтобы не вывезли за рубеж!

      Лысина у директора была гладкая, весело поблескивающая, как новогодняя игрушка.

      – Правильно, – согласился Сапегин. – Вам бы к нам, с таким знанием матчасти.

      За спиной директора, на стене, висели крупные фотографии в рамках. Судя по подписям, выпускники детдома. Фотографии советского периода, это было видно по каким-то неуловимым чертам: то ли стилистика, то ли одежда, а может быть, и даже скорее всего, сами выражения лиц: и мужских, и женских. Чем-то они отличаются от современных. Сапегин поймал себя на том, что всерьез пытается это понять. И вроде бы понял: сейчас люди на фото смотрят перед собой, а раньше все будто бы разглядывали что-то вдали.

      – У вас наверняка есть картотека преступников, специализирующихся на подобных кражах, – отвлек его от мыслей директор.

      – И убийствах, – саркастически добавил Сапегин.

      – Ну да, – Шубин немного смутился, – да, конечно. Но все-таки цель-то, несомненно, икона.

      – Не знал о ней никто, кроме местных, – напомнил капитан.

      – Надо с местными и разговаривать!

      Директор боднул воздух и впечатал в стол сморщенный изогнутый палец. И этим же пальцем стукнул по очкам, снова съехавшим к самому кончику носа.

      – Вот мы и разговариваем. Вы местный. И дети у вас тут местные. В том числе и неблагополучные. Или нет? Мне известно, что шесть ваших воспитанников