Осень на краю света. Дмитрий Заваров

Сам показал, что ставил им самовар. Учитывая контекст ситуации, обязательно должен был поинтересоваться выводами экспертов?

      – Не исключено.

      – Так оно и было, что тут исключать-то?

      – Хорошо! Но… – подался вперед Федоров.

      – Хорошо! – Сапегин вытянул ладонь, прервав коллегу на полуслове. – Дальше. Он предлагает включить… то есть затопить печку. Потому что сыро. Разжигает дрова. Задвигает заглушку…

      – Вьюшку, – поправил Федоров.

      – Вьюшку, – согласился Сапегин. – Потом уходит. Люди травятся угарным газом. Он возвращается. Прячет икону, отодвигает заглушку, открывает форточки. И разыгрывает панику – будит людей, вызывает милицию. Что тебе не нравится?

      – То, что ты совершенно не учитываешь возраст твоего подозреваемого. Это дед. Восемьдесят лет. Ему помирать скоро. Куда он эту икону денет? У него много выходов на барыг? Или он, когда до Берлина дошел, там полезные связи завел? Переправить за кордон планирует?

      – Вопрос реализации пока отодвинем в сторону, – заявил Сапегин. – Ты запись с камеры смотрел. Видел все сам: не было там никого, кроме Томина, понимаешь?

      – Так, погоди! Он заходил с самоваром. А потом только под утро, когда они уже были мертвы.

      – Время смерти там плюс-минус час. Ты мне лучше скажи: если не он взял, то кто? После него вы вместе со священником заходили. Других на видеозаписи никого нет. До самого приезда группы. Версию сговора рассматривать будем?

      Сапегин наклонился поближе к участковому и, погладив широкой ладонью блестящую лысину, заговорщицки подмигнул.

      – Во! Логичный вывод. Благодарю. – Федоров иронично поклонился.

      – Только давай без обид, ладно? – поморщился Сапегин. – Вывод, как ты сам сказал, весьма логичен. Но только вас с настоятелем я не подозреваю.

      – Что так? – хмыкнул участковый. – Мозгами не доросли?

      – Наоборот. Вы не идиоты. Как ты правильно заметил, выкрасть икону священник мог давно, и без особого шума. Тем более если был уверен, что она подлинная. На крайняк сам бы потихоньку на экспертизу отдал. И не было бы никакого шума. С тобой, опять же, не пришлось бы делиться. Так что, как ни крути, а один ваш Томин и остается.

      Федоров тяжело вздохнул. Он глядел на спокойное лицо коллеги и понимал: версия, которую ему сейчас изложил Сапегин, и станет в этом деле основной. Нужно признать, вполне заслуженно. Если бы не запись с камеры, на дядю Федю, наверное, и не подумали бы. А так выходит, что кроме него некому. Сапегин не местный, не знает, кто такой Томин, и почему он, наверное, последний человек из всех в деревне, на которого можно подумать…

      – Знаешь, друг Володя, – Федоров пожевал губами, – Федор Иваныч, он, как бы тебе сказать… никогда особо деньгами не интересовался. Я его с детства помню. Это сейчас он нищий, а при Союзе была у него пенсия ого-го! Так вот, в день выдачи у дяди Феди алкашня со всей округи собиралась. Пару дней гуляли, всех поил. А потом до следующей пенсии бегал по деревне, занимал, чтобы жратвы купить. Так и жил…

      – Я понимаю, к чему ты это рассказал, – покивал Сапегин. – Но давай