Одиссея. Гомер

других, на порог опустилась царица,

      Горько рыдая. Вокруг собрались все рабыни с рыданьем,

      [720] Сколько их было всего в царском доме, и юных, и старых.

      Сильно скорбя среди них, говорила им так Пенелопа:

      «Слушайте, милые! Дал Олимпиец мне столько несчастий,

      Сколько не знает никто среди женщин, со мною ровесниц!

      Прежде погиб мой супруг, обладавший отвагою львиной,

      [725] Множеством доблестных свойств отличавшийся между данайцев.

      Полнятся славой его вся Эллада и Аргос просторный!

      Нынче ж и милый мой сын… где, не знаю… бесславно умчали

      Бури из дома его. И о сборах его я не знала…

      Подлые! Ясно, что вы, знали всё! Но никто из вас даже

      [730] Не соизволил меня разбудить, – ни одна! – как узнали,

      Что он из дома пошёл к быстроходному судну, на пристань!

      Если б тогда кто-нибудь мне сказал, что он хочет уехать, –

      Он отложил бы отъезд, как ни рвался, со мной бы остался,

      Или б оставил меня бездыханную здесь, в отчем доме.

      [735] Но позовите ко мне старика Долиона скорее!

      Верный слуга, он отцом был мне дан, как сюда меня взяли.

      Здесь он за садом моим плодоносным с усердием смотрит.

      Пусть он к Лаэрту идёт сей же час, старцу пусть всё расскажет.

      И мудрым сердцем своим тот решит, как нам быть. Он, быть может,

      [740] С жалобой выйдет в народ, допускающий смерть его внука,

      Что Одиссею царю – сын единственный богоподобный».

      Няня усердная тут, Евриклея, сказала царице:

      «Милая дочь! Повелишь ты казнить меня медью жестокой,

      Или помилуешь, но ничего от тебя я не скрою.

      [745] Было известно мне всё. По приказу его принесла я

      Хлеб на дорогу, вина… Взял с меня он великую клятву:

      Не разглашать, пока срок до двенадцати дней не наступит,

      Или не спросишь сама, или всё от других не узнаешь.

      Свежесть лица твоего, он боялся, от плача поблекнет.

      [750] Вот что: омойся теперь, облеки тело чистой одеждой,

      В верхний покой свой пойди и молитву с рабынями вместе

      Перед Афиною там сотвори, Зевса дочерью мудрой.

      Сына тебе сохранить и от смерти спасти она может.

      Но не печаль старика, без того уж печального. Верь мне:

      [755] Боги ещё не совсем отвернулись от славных потомков

      Аркесиада; они обладать ещё будут высоким

      Домом царя и его плодоносной землёю обширной».

      Так ей сказав, уняла она скорбь её, слёзы сдержала.

      После, омывшись водой и облекшись одеждою чистой,

      [760] В верхний покой свой пошла Пенелопа с рабынями вместе.

      Всыпав в корзинку ячмень, так царица молилась Афине:

      «Непобедимая дочь щитодержца Зевеса, внемли мне!

      Если когда Одиссей многоумный сжигал пред тобою

      Тучные бедра быков и овец в своём доме высоком, –

      [765] Вспомни об этом теперь и спаси для меня его сына,

      Козни моих женихов злонамеренных нынче ж разрушив!»

      Стон испустила в конце. И услышала просьбу богиня.

      А женихи той порой