Кубок орла. Константин Шильдкрет

сказывают… это самое учинили у себя на селе?

      – Учинил, государству на украшение, добрым людям на пользу. Как в Европе, точь-в-точь.

      – А ведомо вам, – напомнил Курбатов, – что в Европе за сие дело государство подать берет?

      – Ах ты! – шлепнул себя по бедрам полковник. – И верно ведь!

      – А верно – платить надо.

      Точно исчислив доходы от «хоромин», Курбатов определил пошлины и выдал помещику орленую бумагу, узаконившую «промысел». Узнав, что затею Безобразова благословило государство, батюшка, до того косившийся на «хоромины», тоже примирился с ними.

      Каждые полгода хоромины обновлялись «свежими силами». Дыня с неделю обучал новых «медресе» «деликатным манирам» и отправлял их «на действо». Отбывших страшную повинность девушек награждали одежонкой, рублем денег и выдавали замуж. Женихи пытались иногда отказываться от «порченых» невест, но их так жестоко пороли при всем народе, что они невольно становились сговорчивее.

      Глава 11

      Странничек Божий

      Нежданно-негаданно в Безобразовку прискакали царевы люди, никого не предупредив, переписали всех лошадей. Случись такая беда к Покрову, еще бы туда-сюда. Но на дворе стояла весна, люди готовились к пахоте, и кони нужны были в поле, как руки.

      Дыня взвыл:

      – Грабеж! Чистый грабеж!

      Он бросился к офицеру, но тот не пожелал с ним разговаривать. В городе челобитную не приняли, а гонец, поскакавший в Москву к Безобразову, тоже вернулся ни с чем.

      – Брань есть брань, – утешал батюшка Дмитрия Никитича. – Она, яко смерть, невозбранно шествует…

      Вскоре во всей вотчине осталось не больше двух десятков коней, да и то таких, что едва на ногах держались от старости. Село точно вымерло. Красная горка стала похожа на Страстную седмицу. Даже забулдыжные пьянчуги приумолкли и не вылезали из своих берлог.

      – Как быть? – рвал и метал приказчик. – Разор! Чистый разор!

      Ни до чего не додумавшись, он созвал к себе на двор крестьян и, забыв про спесь, жалостливо, словно не приказчик, а какой-нибудь челобитчик, стал просить помощи:

      – Ты, Григорий, старик хозяйственный… присоветуй, будь ласков… А ты, Егор, чего голосу не подаешь? Весна на дворе ведь! Пахать-то надо…

      – Так мы што? – разводили руками люди. – Нешто мы насупротив? Весна, она пахоту любит.

      – Божья воля и государева, Митрий Никитич…

      Убедившись, что старики ничего не могут посоветовать, Дыня вскипел, набросился на них с кулаками:

      – Смутьянить? Дармоеды!

      Он ни с чем вернулся домой и, едва переступив порог, заорал на хворавшую второй месяц жену:

      – Прохлаждаешься, боярыня?

      – Ноги не ходят, – простонала она.

      – Перечить? – задохнулся от гнева приказчик. – А я говорю – врешь! Ходят! Врешь!

      Выместив злобу на ни в чем не повинной женщине, он послал за священником и Лукой Лукичом.

      До вечера, не прикасаясь к вину и закуске, думали все трое, чем помочь горю, – и наконец придумали.