Кубок орла. Константин Шильдкрет

свирепо заорал на них гетман. – Судья уже там, у Головкина. А все вы! Наказал я не допускать Кочубея к вельможам! Ведь теперь их прямо к царю повезут.

      Накричавшись, он сел к столу и принялся писать цидулу Шафирову, многоречиво докладывая о ходе крепостных работ и о разных разностях. Только в последних строках он поплакался на сторонников Кочубея, якобы замышляющих на его жизнь. «Гарно бы, – писал он, – в Киев скорей доставить судью. Тогда в страхе, чтоб с Кочубеем лиха не сробили какого, меня, может, тревожить побоятся». А в уголочке, среди поклонов, меленьким-меленьким, бисерным почерком нанизал:

      «Еще прошу принять от щедрот моих на украшение чудотворного смоленского образа пятьсот червонцев».

      Цидула была отправлена с самим сотником Орликом, которому гетман наказал «без Кочубея не вертаться домой».

      Орлик приехал к Шафирову в час очной ставки Кочубея с Искрой.

      Судья и полковник, которых двое суток морили голодом, еле держались на ногах от смертельной слабости.

      – Встать! – заорал к великому удовольствию сотника канцлер, когда узники попытались примоститься на краешке лавки. – Вишь, паны какие!

      Обида и лютый страх окончательно пришибли колодников.

      – Нуте-ка, молодчики, – набросился на них Шафиров, – гляньте-ка друг дружке в очи. Кому похвалялся Мазепа, что на здравие царское помышляет?

      – Ему! – в одно время ткнули друг друга в грудь узники.

      – Выходит, обоим? – ухмыльнулся Головкин. – Так и запишем, Петр Павлович: «Похвалялся обоим».

      Начав валить друг на друга, узники не смогли уже выпрямиться. Запутавшись, они ссорились между собой и плели такие небылицы, что даже Орлик смутился. По их словам выходило, что гетман чист, как роса, и никогда ничего против царя не умышлял, а во всем виноваты сами они, оклеветавшие Ивана Степановича.

      – Того ведь ждет гетман? – обратился Кочубей к Орлику. – Ну и скажи ему, что каюсь я. – И низко поклонился канцлеру: – Каюсь я. Отпусти домой старика.

      – Ради бога! – начал просить и полковник. – Ради деток моих…

      – Ладно, – сухо ответил Головкин. – Там видно будет. Ежели гетман помилует, то и государь не без милости.

      Окрыленные надеждой узники, позабыв недавнюю жестокую ссору, ушли под руку в хату, служившую им временной темницей.

      Глава 9

      К Даше

      Уже далеко за городом Фома сообразил, что поступил опрометчиво, не взяв переданного ему для станичников золота. Он прекрасно знал подозрительность гетмана и ту беспощадность, с которой он расправлялся со всяким, кто, раз связавшись с ним, вдруг осмелится не подчиниться его воле.

      На всякий случай, чтобы уйти от греха, атаман свернул с дороги в обход. Не успел он после этого сделать и сотни шагов, как услышал глухо доносившийся издалека топот копыт. Так и есть, за ним! Упав наземь, он пополз на брюхе в камыши. От тяжелого духа подернутого тиной болотца перехватило горло. Он замер и тотчас с ужасом почувствовал, что пышная перина топи раздается под ним. «Затянет! – больно сжалось сердце. – Вот где могилу