Кубок орла. Константин Шильдкрет

по уговору с Лещинским и Вишневецким да еще с княгиней Дульской, – в лоб спросил полковника Шафиров, – умыслил гетман на здоровье царского величества?

      Искра задержался с ответом. Рой мыслей закружился у него в голове. Сказать или отречься? Примешивать к делу замысел на царя иль умолчать?

      Ехидная улыбка сузила глаза Петра Павловича:

      – Может, запамятовали, пан полковник?

      – Верно, запамятовал. Клятву дать не могу. – Полковник опустил плечи и по-стариковски закашлялся. – Я невеликая птичка. Вот Василий Леонтьевич тот больше знает.

      – А отец Никанор и казак Яценко на Москве про тебя инако говорили, – рассердился Головкин. – Да и кому неведомо, что ты и умом и духом крепче судьи.

      – Я простой человек… Я все через Кочубея узнавал.

      Поднявшись и не глядя больше на Искру, вельможи ушли. За ними так же, как до того Кочубей, поплелся уже по-настоящему разбитый и опустошенный полковник. Но и перед ним у крыльца выросли два солдата с фузеями наизготове.

      Запершись в горенке, Головкин и Шафиров начали составлять донесение государю.

      – А ведь на правду похожа челобитная Кочубея, – совестливо вздохнул канцлер.

      – Похожа, очень похожа, – подтвердил Петр Павлович.

      – Как же быть? Неладно что-то выходит…

      – Неладно – и я говорю. А только Кочубею крышка.

      – За что же?

      – За то, что гетман силен, всю старшину в руках своих держит, а Кочубей баба.

      Головкин недоумевающе переспросил:

      – Выходит, верного слугу царского, Кочубея, на плаху, а врагу честь оказать?

      – Ну уж и честь! Мы ему такую честь и такую волю пропишем, как кот мышонку. Пускай покель бегает около наших зубов. А срок придет, когда деваться некуда будет, мы его – ам! – и готово.

      – Так-то так, а все же жалко, – поморщился Головкин.

      – Золотые слова говорите. Как не жалко! Да уж такое дело. Государственность. Жертв требует государственность. Ничего не содеешь. Так уж, видно, Богом положено.

      И Шафиров уселся за столик и деловито взялся за перо.

      Глава 8

      У панов

      У гетмана собрались гости: Чечел, Кенигсек, Войнаровский, сотник Орлик – все свои люди, за «верные службы государю» весьма почитаемые князем Голицыным, восседавшим по просьбе гетмана за столом на хозяйском месте.

      Чтобы оказать Дмитрию Михайловичу высшую честь, ему прислуживал известный среди казачьей старшины своей непомерной кичливостью, мокрый от пота, огненно-красный Орлик.

      В полночь, изрядно упившись, князь собрался домой. Он поднялся, и тотчас же что-то неожиданно стукнулось об пол и покатилось.

      Чечел ахнул:

      – Батюшки мои! Перстень!

      Ловко изогнувшись, Орлик подхватил перстень и в восхищении замер. Огромный черный бриллиант горел и переливался, как морская волна на закате солнца.

      – В самый раз, – умилился сотник, осторожно примеряя кольцо на княжеский палец.

      Хозяин поспешил переменить разговор. Его охотно поддержали остальные, сразу почему-то позабыв о перстне.