Кубок орла. Константин Шильдкрет

засады и в коротких словах поведал о себе все без утайки.

      Перед расставанием, оставив товарищу горилки, сала и хлеба, Фома крепко пожал ему руку:

      – А зря ты в царя поверил! Ты одно понимай: нам, убогим, что царь, что гетман – одна радость.

      – Куды же кинуться?

      Памфильев смутился:

      – Куды? В лес, к ватагам.

      – А потим що?

      – Москву воевать.

      – А потим що?

      – Потом… потом… Там видно будет! Что-нибудь объявится на кругу, коли одолеем ворогов наших.

      Яценко прислонился к дереву и долго смотрел в ту сторону, куда скрылся атаман.

      – Не к царю и не к гетьману, – десятки раз на все лады повторял он. – Так куды же?

      С того часа словно изменили казака. Он стал угрюмым, придирчивым, злым. Думка накрепко засела в его голове.

      – Царь за бояр, гетьман за панов. Так куды же идти?.. Ну, завоюем Москву. А потим що? Кто нам поможет? Ведь царством править…

      Ответа не было.

      Глава 7

      Кот и мыши

      Вечером к Головкину вошел караульный офицер:

      – Объявились.

      – Кто такие?

      – Кочубей с Искрой. А с ними ахтырский полковник Осипов, поп Святайло с сыном, сотник Петр Кованько да писарей двое.

      Канцлер самодовольно улыбнулся и хлопнул по плечу недавно прибывшего из Москвы Шафирова:

      – Ловко я их улещил? Ай да судья! Попался… Теперь попался!

      Чуть свет Головкин и Шафиров отправились к Кочубею. Встреча была такая теплая, что судью прошибла слеза. Канцлер тискал его в объятиях, с братским сочувствием заглядывал в глаза.

      – Постарел ты, постарел… Садись! Насупротив меня садись, Василий Леонтьевич.

      На столе появились яичница с салом, тягучая, из подвалов Кочубея, сливянка. Наливая, Головкин подмигнул Петру Павловичу. Василий Леонтьевич перехватил этот взгляд, и ему стало не по себе.

      – Добрая настоечка, – облизнулся Шафиров. – Даже пить жалко.

      – Господи! – заторопился судья. – Пейте на здоровье. Я вам целый бочонок в Москву пришлю. У меня своя ведь, не купленная. Моя Любовь Федоровна большая на это мастерица…

      – Будем ждать, Василий Леонтьевич, – ответил Шафиров.

      Тон его был вежливым и улыбка – приятная. Но Кочубея снова покоробило. «И чего тянут? – с тоской подумал он. – Чего не спрашивают про дело?»

      Петр Павлович словно прочитал его мысли.

      – Сливянка сливянкой, – сказал он, – а государственность – государственностью.

      – И мне так думается! – обрадовался Василий Леонтьевич.

      Он сразу же перешел к челобитной. Канцлер и Петр Павлович почтительно склоняли головы и не перебивали судью ни единым словом. Только Шафиров время от времени грозно хмурился:

      – Злодей-то какой! Гнус-то какой!

      – Вот оно как, паны мои! – рассказывал Кочубей. – В князья метит гетьман. Так и договорился с Вишневецким и княгиней Дульской[13]: Польше – Украина, а ему княжество Черниговское… Бачили вы князя черниговского – Иуду Степановича?

      – Ай-ай-ай!

13

Имеются в виду Михаил Вишневецкий (1680–1743), князь, гетман литовский, и его первая жена Екатерина Дульская.