Одиссея. Новый стихотворный перевод Аркадия Казанского. Гомер

поехать сбирается, в край, по плодам,

      Вдруг оттуда для жизни смертельного яду добудет,

      Замешает в кратеры, отправит всех нас к злым чертям». {330}

      И другой говорил из надменных тех юношей, судя:

      «Знает кто? Ведь возможно он, в гнутом уйдя корабле,

      С Одиссеем, вдали от домашних погибнет. Рассудим, —

      Этим много и нам он доставит хлопот. На столе

      Достоянье его всё тогда разделить нам прекрасно, {335}

      Мамке с будущим мужем оставим мы дом на земле», —

      Говорили. Пошёл Телемах в кладовую с опаской,

      С кровлей верхней, большую; хранилось добро за стеной, —

      Злато, мёд, и одежда в ларях, благовонное масло.

      Там, в порядке вдоль стен находились, одна за другой, – {340}

      Бочки полные сладким вином многолетним, – напитком

      Чистым, божьим, хранился на случай, когда бы домой

      Все ж вернулся домой Одиссей, после многих попыток.

      Дверь двух створок прилажена прочно, закрыла там вход.

      В кладовой этой ключница ночи и дни находилась, {345}

      Охраняя запасы, с усердием их стережёт; —

      Евриклея, то дочь Опа Пенсенорида, старушка.

      Телемах обратился, позвавши ее наперёд:

      «Наполняй вином амфоры сладким мне, няня, – послушай, —

      Не того дорогого, которое здесь всем пример. {350}

      Поминав о бессчастном, в надежде, что может быть лучше,

      Вдруг придёт Одиссей, ускользнувши от Смерти и Кер.

      Амфор сделай двенадцать, и крышками сверху покрой их.

      После кожаных плотных мешков ты наполнишь доверх,

      Двадцать смеривши мер, той размолотой ячной мукою. {355}

      Знай об этом одна! Заготовишь припасы, и здесь

      Их поставишь, а вечером я заберу их с собою.

      Мать поднимется в верхний покой свой, о Сне зная честь.

      В Спарту ехать сбираюсь, и в Пилос песчаный, – разведать,

      Нет ли слухов о милом отце, возвращеньи, бог весть», – {360}

      Так сказал. Евриклея кормилица воет, как ведьма,

      Огорчённо к нему обращается, слово летит:

      «Как могла у тебя в голове эта мысль быть последней,

      Милый сын мой! Ну как ты, – единственный, умный на вид,

      Выйдешь в дальние земли? Погиб уж вдали от отчизны {365}

      Богу равный отец Одиссей где-то, в дали лежит.

      Эти ж, лишь ты уедешь, коварное дело замыслят,

      Хитро сгубят тебя, и всё наше поделят с собой.

      Ты останься, милок, со своими! Откуда те мысли,

      Всяко беды терпеть по морям беспокойным, родной?» {370}

      И тогда ей в ответ Телемах рассудительный молвил:

      «Няня, тише! Решенье моё не без бога. Постой,

      Поклянись мне, что матери ты ничего не обмолвишь,

      Прежде минет одиннадцать дней, иль двенадцать, ты скрой, —

      Или спросит сама, иль другие об этом промолвят. {375}

      Вдруг, боюсь я, от слёз злых поблекнет она красотой».

      Тут старуха сама поклялась богов клятвою страшной.

      После как поклялась,