Где папа?. Юлия Кузнецова

ничего не случилось.

      Да. Дома и правда ничего не случилось.

      Это с миром какая-то ерунда произошла.

      Все взяли и отвернулись от меня.

      Я видела кругом только толстые серые спины, через которые ни достучаться, ни прорваться, ни крикнуть так, чтобы услышали.

      Глава 5

      Розовая рубашка

      В воскресенье утром по дороге к бабушкиному дому вата слегка рассосалась.

      Мама отправила меня обедать к бабушке. Ей некогда готовить мне суп. Я могу и сама его сварить, но я понимаю, что дело в не в супе. Мама должна побыть одна. Она должна сосредоточиться. Потому что завтра понедельник. Можно отвезти папе передачу. Она должна собраться с мыслями, чтобы купить всё, что нужно. И чтобы прийти в себя перед завтрашним днём. Потому что она, как и я в школу, должна ходить на работу, словно ничего не случилось.

      Я вчера поняла уже, что это дико тяжело, и вот тут решила проявить солидарность.

      Оставила её – собирать вещи и мысли.

      У бабушки что-то с глазами. Она стала плохо видеть.

      – Давно? – спрашиваю я.

      – С пятницы, – говорит она грустно.

      Кипяток проливается из моей кастрюли и хлюпает мне на коленку. У меня даже «с-с-с-с-с» вырывается от боли. Ведь это я сказала бабушке в тот день ТУ новость. Значит, я виновата в том, что бабушка теперь плохо видит.

      – Прости, – бормочу я, утыкаясь ей в плечо.

      Она в старенькой, но очень красивой тёмно-розовой рубашке и в джинсах. Она так всегда одевалась, когда мы собирали на даче яблоки. Сочные, со сладким запахом.

      Бабушкино плечо пахнет мёдом и летом, словно впитало запах тех яблок. Хотя сейчас зима, и занавески на бабушкиной кухне колышутся от пробравшегося через заклеенное окно ветра.

      – Ты что? – пугается она. – Что ты… Что ты?! За что?

      Я объясняю. Она растерянно улыбается, потом набирает воздуха в грудь и выпаливает:

      – Что ты, глупенькая? Разве ты виновата? Что ты… Ну-ну… Давно ты мучаешься? Дурочка! При чём тут ты?!

      Я снова утыкаюсь в розовое, пахнущее яблоками плечо. Вдруг понимаю – я вон какая выросла дылда. Огромная, несуразная, как лошадь. А бабушка стала маленькой, сухонькой, как мотылёк. Если я захочу, легко могу её приподнять. А всё равно получается: она хоть и слабенькая на вид, внутри сильная, и даже такую лошадь может легко утешить.

      Папины кудри

      В комнате стол накрыт к обеду. Я не сажусь – застываю у шкафа. У бабушки полно фотографий. Цветные, чёрно-белые, они повсюду – в шкафу, на комоде. Там и мы с Иркой маленькие, и маленький папа, и бабушка с дедушкой молодые, смеющиеся, возле какого-то пансионата. Ирке не нравится её фотография, она всё бурчит, что она давно уже не этот толстый младенец с черешнями на ушах, а красавица. И в доказательство притащила бабушке целый ворох фотографий с Мальдив, куда они ездили отдыхать с Костей, где она позирует то так, то эдак на берегу океана.

      А мне Ирка нравится младенцем. Она тогда, наверное, не была такая вредная, как сейчас. Кстати, после того как она с Костей познакомилась, она ещё вреднее стала. Всё учит