Где папа?. Юлия Кузнецова

«Ты видела новую коллекцию “Орли”? Там специальный лак, чтобы ногти не ломались!» Если бы я разговаривала с одноклассницами, я тоже была бы в курсе всей этой Очень Важной Инфы.

      Но я не разговариваю. У меня прозвище – Немая.

      Да нет, я, конечно, говорю с одноклассницами. И все об этом знают. Ну, например, если нам задают диалоги на английском. Кто-то подсаживается ко мне, и мы начинаем что-то плести про нашу совместную (о да!) поездку в Англию.

      Или если кто-то не слышал задания, может переспросить у меня, я отвечу.

      Но просто так, обычный девичий трёп я с ними не веду. Когда перемена, и все шуршат, вскрывая целлофановые упаковки трубочек для сока, кричат, шепчутся, пшикают друг другу на запястье новыми духами, показывают друг другу новые колготки, вспоминают героев кино, посмотренного вместе (!) за выходные, прикалываются над учителями и друг другом, я сижу и смотрю на доску.

      Я не поворачиваюсь, не переглядываюсь, не смеюсь, не обсуждаю туфли ботанички и измазанную мелом юбку математички, не ворчу по поводу задания, не обсуждаю, как на меня посмотрел физрук, не ахаю, не ругаюсь с пацанами и не заглядываю им за воротник (как Алка Алаше заглянула и протянула: «У-у… Какой ты волосатый»).

      Я молчу. Иногда я рисую. Молча. Поэтому они называют меня Немой.

      Что я рисую

      До сегодняшнего дня я рисовала девочек. Девочек в профиль. Худеньких, конечно, не то что я. Одетых в пижамы. Или бальные платья. С большими глазами. Красиво уложенными волосами. С хрупкими руками, протянутыми вперёд. Иногда эти девочки будто тянутся к чему-то, а иногда сжимают перед собой свечу. И смотрят на неё своими большими глазами, как будто ждут.

      Сегодня я рисую замок. Его очень просто рисовать. Надо обвести сначала несколько клеток тетради в высоту. Потом некоторые закрасить. А в некоторых прорисовать окошки. А наверху – крыша треугольничком. Это башня. Я их рисую несколько штук. И все сажаю на основание. Это зал или что там у них… Кухня какая-нибудь. Конюшня. А может, помещение для карет? Точно! Там, внутри, – кареты! Их много, они просторные, обитые изнутри красным бархатом. В них запряжены лошади, которые могут мчаться со скоростью звука. Или света, что там быстрее?

      Я только собиралась нарисовать карету, отъезжающую от замка, как моего локтя коснулась рука Алаши.

      Он шёл мимо по проходу между партами и, как все мальчишки, горбился и задевал руками стены, парты, затылки одноклассников. И мой локоть.

      Алаша вышел к доске и стал рассказывать про землетрясения. Про то, что нужно прятаться в дверной проём.

      Когда он шёл обратно, то снова задел мой локоть.

      А когда сел на место, то громко сказал Фоксу:

      – Крепость какую-то рисует!

      – Тюрягу, что ль? – лениво спросил Фокс.

      Они оба заржали.

      Трых! Это порвался мой целлофан.

      Я стёрла ластиком линию, которую провела, чтобы изобразить карету. Захлопнула тетрадь.

      И ещё что-то внутри захлопнула.

      Крепко-накрепко.

      Чтобы не заплакать.

      Материнский капитал

      И