Возмездие. Поэма. Виктор Гюго

угаре,

      Навоз обожая с парчовой накидкой,

      Что для честных людей превращается в пытку.

      Я, с падением других, не хочу быть все ниже.

      Чести я не терял. Не посмеют в Париже

      Отобрать мое имя, свободу, любовь,

      На земле все равно день пробудится вновь.

      Невозможно пленить миллионы рабов.

      Я свободен. Так учит Катон. И никто

      Не повержен, пока хоть один не упал,

      В нем крови отцов непокорный накал,

      Добродетель и гордость, история, право

      И вся нация с вечно немеркнущей славой—

      Всё в душе у него, он согнуться не может.

      А для стойкости храма колонна поможет.

      Ведь француз – это Франция, римлянин – Рим,

      Кто сломает народ – вечно будет гоним!

Джерси. 4 мая 1853.

      V. Дворцовые интриги

      После сиянья яркого ликующей свободы,

      После великих войн великого народа,

      Вихрь небывало дикий;

      После Маренго славного, что светится на карте,

      Тацит назвал бы первым Бонапарта

      Среди великих.

      И после мессидора, прериаля и фримера,

      И стольких предрассудков, гидр, химеры,

      Исчезнувших в веках;

      Когда трон пламенем объят, а скипетр в пепле,

      Бастилия расстреляна, удары молний крепли

      На царственных холмах:

      Колоссам и гигантам этим вышли сроки,

      На Бога осерчавших, как бульдоги,

      Он им ответил: Вон!

      Республика свободы подобна океану,

      Где встретили отцы, как Левиафана,

      Наш девяносто третий год,

      Затем Дантон, Сен-Жюст и Мирабо, титаны эти,

      Сегодня ж Франция, пример столетий,

      Рассматривает злобный эмбрион,

      Настолько малый, что война, как пародокс,

      Где в капле бьется немощный вольвокс

      Напротив вибриона!

      Позор какой! И Франции сегодня не к лицу,

      Знать, кто там нынче фаворит, в Сен-Клу,

      Мопа или Морни?

      Да, эти сберегли ему порядок и семью.

      Один из них уж тащит девок ко двору,

      Другому ближе холуи.

Брюссель, январь 1852.

      VI. Восточное

      Как-то Абд-эль-Кадер в своем застенке

      Мужчину узкоглазого приметил,

      Кого страна и шут Тролон, заметьте! —

      Зовут, меж тем, Наполеоном третьим; —

      Он видел подлеца в оконный переплет,

      Как стадо верных слуг за ним отныне

      Почтительно поклоны оземь бьёт,

      Он, этот рыжий человек пустыни,

      Султан, под пальмами рожденный,

      Хаджи – задумчивый, жестокий,

      И спутник красных львов плененный,

      Эмир со взглядом темнооким,

      Фатальный и решительный герой,

      Как привидение в бурнусе белом,

      Когда-то прыгал, увлечен резней,

      Затем в ночи он падал на колени,

      Саджжаду из широкого шатра достав,

      Спокойно руки к небу воздымая,

      Молился