Проделки куриного бога. Анна Яковлева

к Митяю.

      Ксендз Яцек пытался осторожно образумить безумицу, и тоже мимо.

      – Михалина, – тихо шелестел Яцек, – экуменизм – это хорошо, но еще лучше, чтобы вы с мужем были единоверцами. Может быть, тебе удастся убедить его принять католичество?

      Когда Михася со всей возможной деликатностью довела до сведения Митьки предложение ксендза, тот обозвал Яцека иезуитским шпионом и прихвостнем ЦРУ, и выступил с пафосным заявлением:

      – Я приму католицизм в одном только случае: если Польша войдет в состав Украины.

      Дальше – больше.

      Вскоре после свадьбы до Михаси докатились слухи, будто Митька взял ее в жены из жалости. Всем и каждому муж рассказывал байку про то, что если б не он, то быть младшей Трацевской – то есть Михалине – старой девой. Дескать, длинная, тощая зануда – чистоплюйка (так супруг интерпретировал девичью невинность) – не большая радость для такого гарного хлопца, как он.

      Все было с точностью наоборот: процентов на девяносто любовь Михалины к Митяю состояла из жалости.

      Двадцать лет назад Митька представлял собой нечто из серии «первый парень на деревне, а в деревне один дом».

      Кольцо – печатка на мизинце с отращенным ногтем, сапоги со шпорами и джинсы в обтяжку. За неимением «стетсона» Митька с ранней весны до глубокой осени носил экспроприированную у кого – то шляпу типа «джаз». Кожаную, с простроченными полями, с дырочками по бокам для вентиляции…

      Все двадцать лет Михася будет внушать Митьке, что с его плюгавым ростом (метр в прыжке) от шляп лучше вовсе отказаться. Результат сказался, и в гардеробе мужа к сорока годам появились стыдливые кепки, удачно завершавшие пролетарский образ.

      Но когда они встретились в первый раз, Митька был как раз в этой самой шляпе. Встреча вышла незабываемой.

      За распитие спиртных напитков и драку в общественном месте Митьку задержали на пятнадцать суток. В компании себе подобных под присмотром какого – то милицейского чина он хаотично двигался по дорожкам в парке Победы, выписывая метлой странные вензеля – создавал видимость уборки.

      Приметив длинную и худую девицу, дефилирующую по аллее с опрокинутым лицом, Митька, как в грузинском народном танце, слету упал на колени и обратился к ней с коротким словом, ставшим судьбоносным:

      – Красавица, не дай помереть. Голова раскалывается. Купи бутылочку пива.

      Михасе потребовалось некоторое время, чтобы отойти от испуга.

      Митька ждал, просительно глядя снизу вверх. Мелкий, как подросток, неухоженный, с подбитым глазом – обнять и плакать. Было, где разгуляться материнскому инстинкту вкупе с католическим миссионерством.

      Нежная душа Михалины откликнулась на чужое горе, и она купила… упаковку аспирина.

      Потом с удивлением узнала, что сама Митьке на шею вешалась. Представить себе такую картину у Михаси не хватало воображения: если бы она повисла у Митяя на шее, ее ноги волочились бы по земле, и колени бы она стесала до костей, поскольку была чуть ни на голову выше мужа.

      Но свое дело Митяй сделал: