Немного тьмы (на краю света). Любко Дереш

тебе нельзя. После еды покуришь.

      Я решаю, что это королева. Женщина высокая, крепкая и волевая. По всему видно, правая рука его величества.

      Когда королева отворачивается, его высочество наклоняется к Мукте и поднимается уже с папиросой в зубах. Король не разменивается на мелочи, а стоит в своем банном халате, выставив правую ногу вперед, и потягивает папироску. Стряхивает пепел в маленькую декоративную пепельницу, которую держит в левой руке. Король смотрит на север.

      Королева возвращается из палатки, уже одетая в свое одеяние – джинсы, футболку, шлепки на босу ногу. Она выдергивает из его августейших зубов папиросу и бросает в огонь. Король невозмутим и держится в высшей степени достойно. Он смиренно кивает головой.

      – Ом-м-м…

      – Иди мойся.

      Король неспешно исчезает. Я наблюдаю за этой сценой, сидя возле огня. Мукта рядом, скалит зубы и почесывает мохнатую грудь. Потеет, бедолага – дело уже идет к полудню. Я тоже покрываюсь потом. Что-то не вижу Вики.

      Из четвертой палатки (всего палаток пять, они расположены буквой Г) вылезает еще пара: молодой юноша, похожий на тюленя в матроске, и моя знакомая К.

      – Доброе утро, – здороваются они. Я оцениваю, как пара смотрится в тандеме. Весьма слаженно. Даже чем-то похожи. Говорят, это свидетельство близости душ. Все тернопольцы такие уставшие, что приходит в голову, будто они связаны между собой изнурительными оргиями.

      Молодые люди берут туалетные принадлежности и идут к воде.

      Никак не могу понять, куда заныкалась моя Вика. Вероятнее всего, сидит в пятой палатке. Оттуда в самом деле доносится какое-то шушуканье и возня.

      Только я призадумался над этим крепче, как последняя палатка расстегивается и оттуда вылезает Вика. Подозреваю, что она попробовала вытереть слезы еще в палатке (и ей это удалось), но, пока вылезала, набежали свежие. Пробую поймать ее взгляд, и она демонстративно отворачивается и идет вверх, к нашему постою. Видно, как рукой она вытирает лицо.

      Мукта тоже уловил ситуацию. Он смотрит на меня.

      – Ку-ку! Ку-ку! В Петропавловске-на-Камчатке – полночь. – Мукта качает головой.

      Из палатки выдвигается голова еще какой-то девушки и испуганно смотрит Вике в спину. Та не оглядывается.

      Девушка из пятой палатки снова залезает в середину. Слышно, как она говорит кому-то: «Всё уже, ушла».

      – Ох, девки, девки… – вздыхает Мукта, неведомо о чем думая и почесывая мохнатое пузо. – Будем есть гречку с килькой в томате. У нас, Петя, той кильки – немерено. На, открывай ты, потому что я уже заебался их зубами разгрызать.

      Он бросает мне сперва консерву, а потом нож – весьма необдуманно с его стороны, едва отскочил. Открываю кильку и вываливаю ее содержимое в котелок с дымящейся кашей.

      Мукта кладет мне в миску добрую порцию гречки. Так же искренне наваливает и себе, мужской завтрак. Накрывает котелок крышкой и снимает с огня.

      Я методично нагребаю кашу в пасть. Чувствую, как с каждой ложкой становлюсь все добрей, ласковей и покладистей. Возвращаются шумной толпой остальные тернопольские.

      Пригревает солнце.

      Не