Немного тьмы (на краю света). Любко Дереш

через двадцать внизу появляются овцы и чабан. За чабаном бежит маленькая собачка, беспородная, но с дерзко закрученным хвостом.

      Пока нет жары, решаю полезть на гору. Обуваюсь и отправляюсь в восточном направлении – вверх, по склону хребта.

      Когда возвращаюсь, солнце уже припекает. Место, где стоит моя палатка, вечером в тени, что не очень хорошо. И прямо на солнце сразу после рассвета, что тоже, ясное дело, не всегда комфортно. Уже с самого утра находиться в палатке просто невозможно – воздух прогревается, становится душно и пот липнет к телу.

      Издали вижу Вику. Она сидит возле огня с коматозным выражением лица. Подхожу ближе.

      Вика замечает меня.

      – Приве-е-е-ет, – тянет она. – А я тока шо вста-а-ала.

      Я рад за нее. Хорошо, что мы вчера не трахались. Проснулся – а никто никому ничего не должен. Легко как!

      Вика уже поставила котелок с водой на огонь. Вода выделяет пар, скоро можно будет попить чего-нибудь тепленького. Снова разуваюсь – так приятно быть босым. На Шипоте это тенденциозно – ходить босым. Битого стекла нет, гадюки не наблюдаются. Время от времени Шипотские босяки даже организовывают акции массового обосячивания. За день до нее они ходят от стойбища к стойбищу и на полном серьезе сообщают о том, что завтра состоится сожжение обувки. Все смеются, отшучиваются, а на другой день не могут найти оставленных без присмотра шкар. Босяки устраивают налет, сгребают всю обувь в кучу и сжигают на большом костре.

      Мне мои шкары могут пригодиться, поэтому я напряженно слежу, не оставил ли часом что-нибудь жизненно необходимое так, без надзора. Хотя за всем не уследишь.

      Может, в этом году будут жечь палатки? Акция «Сон под открытым небом».

      – Ты злишься на меня? – спрашивает Вика.

      – С чего бы это?

      – Молчишь, не говоришь ничего.

      – Э-э-э-э, – машу рукой. – Не обращай внимания. Утром я неразговорчивый.

      И улыбаюсь так страшно, что Вика от счастья бросается мне на шею.

      – Но-но! Неразговорчивый, но раздражительный, – говорю, отталкивая ее. – На тебя не злюсь, но если будешь дразниться, могу цапнуть за ногу. Одного уже покусал, потом ходил, плакал как маленький.

      Вика отодвигается на метр. Упоминание о собаках, которых Вика почему-то панически боится, – идея не очень удачная. Но девушке ничего – вытаскивает из нагрудного кармана папиросу и прикуривает от уголька.

      Восстановился ненавязчивый разговор. Наверное, Вика тоже почувствовала, что никто никому ничего не должен. Она снова приготовила нам кофе. Собственно, из растворимого кофе выходит разве что кофейный напиток, но на природе это ерунда.

      – Есть сахар? – спрашивает Вика.

      Нет, нет у меня ни сахара, ни цукатов, ни крендельков к чаю. Вика задумывается.

      – Надо сейчас пойти к тернопольским. У них там всякого добра навалом. Заодно и позавтракаем. Там у них гитарка есть, поиграем. Ты умеешь на гитаре играть?

      – Нет, а ты?

      – Немного умею. – Вика притворяется,