Поле битвы. Владимир Геннадиевич Мишин

людишки ловкие, порнографией приторговывавшие, за столь великолепное художество дорого бы дали. Обида горькая ядом похмельным вползла тогда в мозг Черепана: «Эх, и как это я угодил в ловушку „медовую“22, как промахнулся по схеме банальнейшей, затёртой что в КГБ, что в ГРУ, что в ЦРУ, что в прочих разведках до дыр?!» В командировках зарубежных строго бдил Черепан, а дома, в советской Ялте, расслабился, не удержался, уступил соблазну, поверил в искренность чувств «кандидата наук, несчастной в замужестве ленинградки». Подвели тогда Черепана не только чувства несвоевременные, но и изменившая полковнику хватка профессиональная. Хотя, казалось бы, всё сделал, как учили. Как ушла «пылкая и страстная» перед первой «ночью афинской» в садик, в душ летний, поискал и нашёл в ящике комода паспорт дамы, изучил, чуть на зуб не попробовал. Документ подлинный, с пропиской ленинградской, со штампом семейным. Пролистал томик Чехова, лежавший на тумбочке в изголовье у ложа альковного – ни пометок со смыслом тайным, ни записок вложенных с текстами остужающими. Обыскал чемодан – ничего настораживающего: платья, бельё. Трусики шёлковые, нежные пальцами нервными потискал, жадно, словно пёс легавый, обнюхал – запах дивный, одурманивающий! Проверил – бегло, по инерции, комнату: искал «жучки», скрытые фотообъективы. Не нашёл – и успокоился. Опять же тихий, за забором высоким домик на окраине Ялты (удобство для романа курортного несомненное, реноме «птицы высокого полёта» охраняющее) притупил нюх контрразведывательный – и «Акела промахнулся»23.

      Черепан мог бы презреть компромат и, сохранив «верность Родине и присяге», сдать «дивную и загадочную» (адрес питерский, в паспорте отмеченный, запомнил) вместе с «кузеном» её цэрэушным («Этого бить кулаком в темя и вязать на месте!») коллегам из КГБ – пусть разбираются с предателями. И ведь был, был у него поначалу такой порыв! Слушал Черепан змеиную вязь вербовщика, а сам фантазировал, как врежет ему правой, как угомонит рухнувшего на пол приёмом болевым, как свяжет презренного его же рубашкой, на ленты изорванной, как сдаст изменника гэбистам. Это уж потом, минут через десять, фантазии героические поиссякли, и мозг воспалённый стал накручивать гневные тирады руководства гэрэушного, парировать которые было нечем. Скажет, к примеру, на собрании партийном начальник Управления генерал Соколов: «Любовная связь полковника Черепана с агентом ЦРУ – это, товарищи, не просто минутная и аморальная слабость, это потеря профессионального нюха и хватки!» И вывод сделает очевидный, руководящий: «Допустившему такой промах в работе нечего делать в славных рядах ГРУ!» Следом и «товарищи офицеры», однопартийцы хреновы, как пить дать, «за аморальное поведение» из рядов партии единогласно исключат.

      Шефа в думах печальных сменил тесть-генерал. «Прикрывать меня в кабинетах высоких родственничек поостережётся, а на слова гневные в кругу семейном скупиться не станет.

22

– «Мёд», «медовая ловушка» – на сленге спецслужб – оперативная комбинация, в которой используется красивая женщина.

23

– Акела – старый и мудрый вожак волчьей стаи в «Книге джунглей» (первая публикация – 1894 год) Редьярда Киплинга (1865—1936). «Акела промахнулся» – слова чёрной пантеры Багиры о вожаке стаи, который не смог убить загнанного волками зверя.