Поле битвы. Владимир Геннадиевич Мишин

могла явиться милиция (если родичи шпанёнков заявления в органы накатают, потребуют наказать супостата, кровинушек покалечившего, по всей строгости закона), либо шайка шакалья дружков-подельников. «Милиция – вряд ли: за разбой на большой дороге – Петрович, как жертва, подтвердит – пойдут малолетки на зону: оно им надо? А толпа недоумков вполне может по душу мою пожаловать. Если накинутся, без вальтера, пожалуй, не отобьюсь. Но тогда прощай, лежбище: уходить – досада какая! – из Дорохово придётся. И всё же, всё же, не сходить ли к тайнику за пистолетом?» – дня три терзался сомнениями беглец. К счастью, обошлось: малолетки, то ли помня преподанный Черепаном жестокий урок и нутром чуя исходящую от москвича злую силу, то ли успев за жизнь короткую замазать рыльца ювенальные пушком криминальным, судьбу не искушали, обходили пионерлагерь стороной.

      Петрович оказался мужичком доверчивым: и паспортом гостя не поинтересовался, и историю про жену-стерву и тёщу-язву, сочинённую Черепаном, принял с пониманием и сочувствием.

      – Жаль только, что ты, Васильич (настоящее имя Черепана знать аргусу, понятное дело, было ни к чему), постоялец временный. Пройдёт месяц – вернёшься к прежней жизни. А мне опять одному куковать. Ну да право имеешь, – выпив водки (стакан, больше Черепан «другу закадычному» не позволял) и хорошо закусив (это – пожалуйста, это – без ограничений), начал уже на третий день совместной жизни в пионерлагере грустить Петрович.

      Где в Москве живёт нежданный гость да чем в столице занимается, Петрович, сердцем чужую печаль приняв, расспрашивать Черепана не стал. Не задавал вопросов, и когда Черепан своё заграничное шмотьё сменил на плащик потёртый, брючишки латаные, ботиночки разбитые, рабочие, на кепку серенькую, дождями и солнцем трёпанную. Коробейником уговорил стать Петровича, прикупившего вещички на рынке дороховском блошином. Пока примерял рубище, пояснил «доверительно» аргусу, зачем ему такой камуфляж нужен: явится он в нём через месяц к жене и тёще, соседи увидят, признают «уважаемого Юрия Васильевича», сплетничать начнут – злословие зубоскальное лучше психбольницы Кащенко «родственникам дорогим-любимым» языки глупые укоротит.

      Петрович «стратегию Васильича» оценил, посмеялся, стал называть себя «верным другом», намекать, что-де и у него в прошлой жизни имелись жена-стерва и тёща-язва, которые «хорошего человека сделали бывшим интеллигентом».

      Черепан на откровения те сердечные откликнулся носом сморщенным, долженствующим изобразить сопереживания душевные, да стихами мудрыми, ловко притянутыми, со значением и пафосом прочитанными: «Но ты останься твёрд, спокоен и угрюм. Ты царь: живи один. Дорогою свободной иди, куда влечёт тебя свободный ум»19.

      Петрович умилился, всхлипнул, к груди Черепана благодарно припал. «Словно пёс преданный», – оценил чувства «друга» беглый полковник.

      Глава 4. «По плодам их узнаете их»

19

– А.С.Пушкин. «Поэту», 1830 г.