Пуговица, или Серебряные часы с ключиком. Альфред Вельм

так, что у него самого мурашки по спине бегали. Но вдруг он сказал:

      – По правде-то, дедушка Комарек, они – наши враги.

      – Русский человек – добрый человек. Душа у него хорошая.

      – По правде-то они – наши враги.

      – И гостеприимен и радушен русский человек.

      – Но по правде-то, дедушка Комарек…

      Вполне возможно, что старый Комарек рассказывал о своих давнишних приключениях не без умысла, однако возможно, что делал он это и непреднамеренно, толкала его на это какая-то неведомая ему причина: должно быть, хотел вспомнить побольше о том времени.

      …Льет дождь. Генрих забежал вперед, взобрался на курган и кричит оттуда:

      – Нет ничего! Никакого Одера нет! Справа только деревня виднеется…

      Подойдя поближе, они скорее почувствовали, чем увидели: деревня брошена. Старик велел Генриху сбегать посмотреть, заперты дома или нет.

      Они стояли и ждали. Дождь все лил и лил.

      – Заперты, дедушка Комарек. Были заперты. Кто-то двери выломал.

      Старик строго-настрого приказал ничего в домах не трогать, брать только скоропортящиеся продукты.

      Скоро в больших плитах затрещал огонь – дров в сараях оказалось вдоволь. Запахло опаленными курами. В просторных крестьянских кухнях зашипело, заурчало… Немного жутко было – должно быть, оттого, что во всей деревне они не застали ни одного человека.

      – Дедушка Комарек, а дедушка Комарек! Тут такие хорошие теплые рубашки! Три штуки. Они ведь тоже скоропортящиеся.

      Старик долго смотрел на Генриха, державшего в руках три байковые рубашки, потом снова повернулся к плите. А Генрих поскорей отложил рубашки на чемодан, стоявший вместе с остальным багажом посередине большой комнаты.

      А еще мальчишка обнаружил женскую блузку и тоже отложил. Красивая блузка! Генрих снова поднял ее и стал рассматривать: белая, шелковая, расшитая разными цветами и легонькая, будто перышко ласточки. Сожмешь в кулак – и нет ее, вся помещается! «Как бы она фрау Кирш подошла!»– подумал Генрих и спрятал блузку в карман.

      – Я ничего не буду говорить, дедушка Комарек, вы сами скажете, скоропортящиеся они или нет.

      Старик увидел на ногах Генриха превосходные сапоги, подошел, пощупал – мягкие шевровые голенища.

      – Офицерские, – сказал Генрих. – Там еще лейтенантская форма лежит.

      Четыре пары мужских носков ручной вязки, эмалированную кружку – это Генрих отложил для дедушки Комарека. И вдруг он увидал губную гармонику! Даже испугался сперва, вспомнив Рыжего. Он хотел было положить ее обратно на место, но подумал: «Ах, как бы он обрадовался, как бы это было хорошо!» Немного поколебавшись, Генрих засунул гармошку за голенище.

      Смеркалось. Генрих и Комарек лежали в широких крестьянских кроватях под красными перинами. Вокруг печи была натянута веревка, на ней сушились рубашки, куртки, брюки.

      – Я все проверил, дедушка Комарек. Ничего живого они не оставили. Две курицы, и все.

      – Достаточные люди тут жили, – подумал вслух Комарек.

      – Никак