Жнивьё. Мэд Эссенс

полностью покинули меня. Нервный срыв попросту вытянул последнее, что оставалось в моём теле. Бессильным мешком я сидел около стены и бездумно пялился в потресканную стенку печи, абсолютно не понимая, что мне делать дальше. Выжили ли остальные? Я точно знаю, что один из нас был мёртв ещё рядом с бронетранспортёром. Где я? Где остальные? Как далеко от машины нас утащили?

      Мысли просто роились в голове. Хотели ли меня съесть или ждали, что я умру от прилива крови к голове – зачем-то меня притащили в этот дом, в котором, судя по всему, я был далеко не первой жертвой. Юг деревни, вышка связи… Работает ли там хоть что-нибудь? Или как и всё вокруг – заржавело, сгнило, развалилось после землетрясений…? Это был мой единственный шанс. Я был на очень вежливое «Вы» с электроникой, особенно с такими сложными штуками, как рация, поэтому ни за что бы не починил её своими силами. Мне оставалось лишь уповать на то, что на вышке всё будет исправно работать и я смогу без особых усилий поймать частоту, на которой вещают из города. Если там вообще будет хоть одна живая деталь…

      Громко выдохнув, я поднялся с пола и стал искать среди кучки разорванных рюкзаков более-менее целый. Мой был безнадёжно испорчен – эти люди вспороли его вдоль боковины до самого дна, так что оттуда вываливалось вообще всё. Подобрав таки небольшой рюкзак с оторванным верхом, в котором всё же можно было уместить парочку вещей, я уложил туда рацию с надеждой на то, что смогу найти кого-нибудь из членов отряда и починить её; рядом закинул найденный компас – слегка пошарпанный, но целый; с помощью найденной пачки бритвенных лезвий я обрезал верёвку, так много, как только удалось достать, а среди десятка кошельков завалялся совсем крохотный складной инструмент для починки велосипедов – две отвёртки, шестигранный ключ, и маленький, но острый нож; там же, среди кошельков, лежали маникюрные ножницы, но они оказались ржавыми и затупившимися, так что от них пришлось отказаться. Но я был рад и этому.

      Несколько раз вдохнув и выдохнув, чтобы унять сбивчивое дыхание, я аккуратно вышел из большой комнаты и прошёл вдоль пустого коридора к двери, рядом с которой висело грязное зеркало. Случайно бросив взгляд на него, я болезненно шикнул: в отражении стоял человек с огромной шишкой на лбу, залитым бурой кровью лицом и безумными, широко раскрытыми от страха глазами; одежда на мне была порвана в нескольких местах и пропиталась влажной глиной, мускулистые руки были иссечены мелкими кровоточащими царапинами, широкая грудь увенчана воротником из засохшей крови. Кто бы ни притащил меня сюда – они здорово поработали над моей физиономией, но я этого совсем не помню.

      Выглянув за двери, я предельно осторожно осмотрелся по сторонам: несколько рядов покосившихся домиков стояли безжизненными столбами среди редеющих жухлых кустов и небольших огородиков, обнесённых уже сломанным заборчиком. Здесь не было так темно, как в самом лесу, пшеничные деревья особняком стояли даже посреди улицы, если их можно было так назвать, но среди них тут и там проглядывало хмурое небо, рассеивающее сумрак, отчего становилось немного светлее. Ни одной живой души не было видно, не было