Метаморфозы смерти. Луксина Тесебрин

сейчас нынешняя действительность наложилась на события минувшей ночи. Как тогда юноша уселся на мраморные ступени храма и, взявшись за лиру, заиграл чудесную мелодию, проявляя бесспорный талант, будто всю жизнь занимался музицированием, а не соревновался с розами за внимание бога солнца Гелиоса; и лунный свет преклонился перед дарованием лириста, бросив звёзды к его ногам в отразившейся небесной карте на морской поверхности. Так и в настоящем времени под звуки инструмента стоящего в воде музыканта стих ветер, волны изменили направление, и заслушивавшиеся неофиты замерли в неестественных позах, подражая каменным куросам.

      Также ночью его игру неожиданно разбавили волшебные голоса, дрожащие от избытка чувств, и лирист моментально попал во власть их божественного звучания. Мелодичные чары быстро поработили музыканта, лишив воли, и, отложив на ступени лиру, он направился к морю, словно загипнотизированный. Юноша хотел знать, кому принадлежит столь сладостное пение, а потом разглядел неподалёку от берега прекрасных дев и вспомнил про упомянутых жрецом сирен. Сидящие на скалах существа в потоке лунного сияния представились ему райским видением в одеждах, покрытых пышными перьями. Но тут путь лиристу преградили сатиры.

      – Не слушай сирен, Орфей! – закричал рогатый даймон. – Они погубят тебя!

      Пока один из сатиров навалился на юношу, а второй попытался засунуть в его уши воск, музыкант запрокинул голову к небу, желая понять, откуда раздался хлопающий звук крыльев.

      – А дивные создания умеют летать! – блаженно улыбнувшись, возликовал музыкант.

      Но лишь на мгновенье перед его взором предстали красивые девы с развивающими волосами, чудесным образом зависшие прямо в воздухе и протягивающие к нему руки в душевном порыве, в следующий миг – голоса сирен затихли, и они сами обернулись страшными чудовищами. Теперь их изящные фигуры скорее уподоблялись птичьим тушам, острые когти цепляли за плечи сатиров, а грузные клювы щёлкали прямо у лица музыканта, стремясь вырвать ему язык или кадык. Хорошо, на подмогу прибежал третий рогатый даймон с факелами, и с помощью магии шипящего пламени, наконец, отогнал крылатых хищниц.

      И хотя сегодня при свете дня сирены уже не воспринимались такими зловещими фуриями, как в мрачной атмосфере ночи, лирист до сих пор не мог без содрогания смотреть в их сторону. А те, наоборот, не отрывали от него пронзительных взглядов, ещё вчера определив в музыканте легендарного героя мифов по его лирическому исполнению и семиструнной золотой лире в руках.

      Божественная мелодия Орфея не просто являла собой воплощение совершенства, конструкция его инструмента воспроизводила слаженность планетной системы, а сам он выступал проводником музыки небесных сфер. Поэтому лира смертного звучала поистине волшебно. И каждая струна соответствовала одному искусству, науке и настроению человеческой души, но люди