Тайна заброшенного монастыря. Андрей Гордеев

и строго крикнула:

      – Через часик приходите в часовню. Отец Мифодий службу проведет. А сейчас не мешайте! Дайте человеку с дороги отдохнуть.

      Через час у часовни толпились почти все взрослые жители деревни, в основном женщины. Марья Ивановна открыла часовню – бревенчатый пятистенный сруб, уходящий вверх и заканчивающийся остроконечной крышей. Венчал часовню большой деревянный крест. Вскоре подошел и иерей Мифодий. Часовенка не смогла вместить всех желающих, и часть жителей осталась у открытого выхода, заглядывая через головы впереди стоящих на батюшку, возвышавшегося над всеми благодаря своему росту и находившемуся под ним небольшому постаменту. Служба прошла спокойно. Было видно, что люди соскучились по настоящей службе. Во время службы часто с самозабвением крестились. Где шёпотом, а где и громче повторяли слова молитвы вместе с батюшкой. После службы жители деревни вначале робко, а затем всё громче и наперебой забросали священника вопросами. Иерей Мифодий на вопросы отвечал осторожно, стараясь витиевато рассуждать о творящихся событиях и о новой власти. Он сам толком не мог понять, какую по названию власть он хочет. С одной стороны, как выходец из народа и много хлебнувший на фронте с простыми солдатами, он не хотел власти царя. С другой стороны, начинал понимать, что советская власть церковь не жалует. С третьей стороны, в Советах были эсеры, которым он импонировал. Разобраться в разных партиях было сложно. Лучше идти за людьми, которых знаешь. Но люди сами перемешались в различных партиях, взглядах. Понять всё это для иерея Мифодия, в миру российского гражданина Смирнова, да и для многих живущих в России было непросто, фактически невозможно. И жили, и думали все эмоциями, хлеставшими по России от края и до края…

      Баженов, расслабленный, чуть уставший, приятно опустошённый и с диким чувством голода, сидел за столом в доме Варвары в одних брюках и рубашке навыпуск. Он жадно хлебал щи, дымящиеся в тарелке и только что налитые хозяйкой. Искоса посмотрел на Варвару, согнувшуюся над плитой. Её округлые бёдра, выделяющиеся на обтягивающем их платье, опять возбудили в нём желание. Ладони Прокопия как будто вновь ощутили шелковистую, упругую кожу бёдер Варвары. Варвара выпрямилась, посмотрела на Баженова и улыбнулась чуть полуоткрытыми, влажными губами. Лицо её пылало свежестью и довольством, а глаза светились той умиротворённостью и открытостью, которая присуща женщине, не так давно отдавшей всю свою накопившуюся в томящемся теле страсть ласкающему её мужчине. Прокопий доел щи. Варвара нагнулась поставить на стол чугунок с картошкой. В глаза Прокопию бросились её яркие, блестящие губы и округлые груди, нахально выглядывавшие из верха платья. Он не выдержал. Выскочил из-за стола, опрокинув скамейку. Схватил со спины Варвару за талию. Чуть оттащил её от стола. Повернул к себе. Обнял. И впился губами в её притягивающую и бесстыдную улыбку. Затем, приподняв Варвару над полом, понёс её на ещё не остывшую от недавних ласковых потех постель.

      5.

      Около четырех часов дня бричка и розвальни с тремя отдохнувшими