она не виделась около года, с тех пор как Семен приезжал на похороны её мужа. Жила Клавдия Ильинична с тремя детьми: тринадцатилетним Ванюшкой, пятнадцатилетним Григорием и двадцатидвухлетней Дарьей, а также со свекровью, бабой Евдокией. Свекрови перевалил восьмой десяток, и она, маявшаяся от болей в ногах и пояснице, почти все время, как и сейчас, лёжа грелась на печной лежанке. Был у Клавдии Ильиничны еще один сын, старший Илья, который вот уже как два года погиб на войне с германцами. Сыновей Ванюшку и Григория Клавдия Ильинична загнала спать. «Нечего тут взрослые разговоры слушать!» – прикрикнула она на мальчишек, пристроившихся было на скамейке около стола, где сидели гости. Дочь Дарья помогала матери готовить и накрывать на стол. Это была среднего роста, черноволосая, сбитая, живая девушка с округлым лицом, на котором выделялись блестящие зелёные глаза с большими ресницами и маленький, чуть остренький носик. Этот носик-курносик придавал ей так притягивающие мужчин беззащитность и детскую наивность. Она была в том созревшем возрасте, когда уже необходимо быть замужем. И так и было в прежние времена, но сейчас война отобрала почти всех женихов. В Пухте и близлежащих деревнях холостых парней для нее не было: кто погиб на этой проклятой войне, кто до сих пор не вернулся с фронта и мотался по дорогам революционной России, кто пришёл настолько искалеченный немецкими пулями и снарядами, что о семейной жизни и мужских обязанностях не думал. Редких вернувших солдат расхватали наиболее шустрые девки. Поэтому Дарья сразу обратила внимание на ладного Прокопия и украдкой бросала на него томные взгляды. Баженов случайно поймал взгляд Дарьи. Таких взглядов он в своей жизни ловил немало и прекрасно понимал состояние бросавших эти взгляды девушек. Но он быстро отвел глаза и старался больше не смотреть в сторону Дарьи – Дарья была племянницей Семена, и Баженов не хотел возникновения хоть какой-либо неприязни между ним и своим новым боевым товарищем, тем более из-за какой-то девчонки. Да и Варвара в Педасельге помучила сегодня Прокопия изрядно. Он до сих пор помнил упругое тело молодой вдовы.
Клавдия Ильинична присела наконец к гостям за стол и полюбопытствовала:
– Куда ж вы едете? В Погост, что ли?
– Нет, не в Погост, – ответил за всех Мифодий. – Едем в Яшезерскую пустынь по делам церковным, очень неотложным и нужным. Вот только загвоздка у нас вышла! Не могли на Тахручей проехать. Какие-то люди нехорошие по дороге завелись. С оружием! Шалят, стреляют.
– Ой! Вот беда-то! – всплеснула руками Клавдия Ильинична. – И то правда! Нынче тоже с ружьями приезжали. У Матрёны Сёмкиной лошадь забрали. Говорят, для нужд рилюции какой-то!
– Не «рилюции», а ре-во-лю-ци-и, – поправила Дарья, снисходительно посмотрев на мать и сказав слово «революция» по слогам с чувством собственной гордости, что она знает такие слова.
– Да-да, этой! Как дочка сказала, – согласилась хозяйка и снова полюбопытствовала: – А что случилось-то? Неужто вас кто-то тронул?
– Нет, не успели тронуть, – продолжил
