Условия человеческого существования. Вячеслав Юрьевич Сухнев

оттопыренности – приходится постоянно её качать на дачных грядках… И ещё умный – не потому, что учитель, а потому, что сам всю жизнь учится.

      Терзая грязь резиновыми танками, Сергей Михайлович громко вопрошал мокрую мглистую степь:

      – Что значит, Господи, есть хлеб в поте лица своего? Попотеть на работе, чтобы заработать на хлеб? Почему же иные потеют только за столом? Открой, Господи, правду-истину, намекни, как дальше жить-прозябать!

      Сергей Михайлович, словесник, признавал исходное значение вышеречённого библейского утверждения – есть хлеб в поте лица своего. Потому и влез, едва обзаведясь семьей, в строительство дачи. Это отдельная сага. Не любо – не слушай, а врать не мешай.

      Сначала районный совет выделил под дачи никому не нужную пустошь за Широкой балкой, в солончаковой низине. Государство тогда сидело на земле как собака на сене. Эти дачные участки на бросовой земле достались, кстати сказать, не всем желающим. Не хватило на всех равнины, простирающейся до Китая. Однако шурин Григорий Петрович, и при советской власти отличавшийся волей в борьбе с материей, ничего на самотёк не пускал и никогда не надеялся на щедрость государства. Он-то и умудрился выбить участки себе, родителям и сестре с зятем. И даже по жребию наделы оказались рядом.

      Потом шурин привёз откуда-то кучу старых шпал, и из этих выдержанных на степных суховеях, провонявших креозотом, костяной твёрдости шпал они с Сергеем Михайловичем целое лето складывали на меже своих участков что-то вроде крепости или острога. Все руки сорвали, кровавые мозоли набили, пока распилили шпалы да выбрали в них пазы. А под чёрно-бурым острогом выкопали огромный подпол, два метра глубиной, жидким стеклом стены вымазали – от сырости, из трёхдюймовых труб накат соорудили. Сделали деревянные лари под картошку, стеллажи для банок, хотя на участках ещё ни картошки, ни моркошки не росло.

      – Ты к войне, что ли, готовишься, идиот? – ворчал Сергей Михайлович, не понимая тяги рукодельного шурина к запредельному запасу прочности.

      – Ничо, ничо, – довольно приговаривал Забазнов, обивая дверь в креозотную крепость корытной жестью. – Место, значит, отдалённое, ночью темно, собачки нет. Кто сунется – а тут замочек. И дверь, будьте покойны, лбом не пробьёшь.

      Замочек он приспособил гаражный, на каких-то хитрых шипах, а на два крохотных оконца, прорезанных под самой крышей, навесил толстые решетки. Теперь в домике из шпал можно было от дивизии отбиваться.

      Первое время, пока дачный посёлок не обнесли колючей проволокой, пока КПП не поставили с будкой для сторожа, сюда из Амельяновска по осени хулиганы набегали – от скуки жизни. У кого из домика инструмент или приёмничек вытащат, у кого банки с помидорами ополовинят, а то и просто нагадят. Лишь забазновскую крепость из шпал хулиганы взять так и не смогли. После проведения фортификационных работ правление дачного кооператива, куда, конечно же, и Забазнов избрался, нашло сторожа – хромого одинокого мужика. В будке у КПП он жил круглый год,