Брошенец. Зоя Константиновна Илькович

ей в мозг. Равных в садизме ему не было. В каких лабиринтах своего отчаяния и кошмарного положения черпала она еще силы для жизни, лелея в душе единственную надежду убежать, как только станет тепло? Она чувствовала себя инопланетянкой среди этого уродства и ужасающей обстановки, вздрагивала от каждого скрипа двери и боялась, боялась….

      Неужели все это происходит с ней? Ей казалось, что она уже не сможет выйти из жуткого лабиринта бесконечных пыток и издевательств. Она старалась мыслить трезво, но у нее все чаще ничего не получалось. Иногда ей казалось, что она совсем потеряла способность разумно мыслить. Чтобы не плакать постоянно, она старалась меньше думать о доме, но это ей удавалось плохо. Дни проходили одуряюще монотонно, если не считать мыслей о побеге и бесконечных пыток.

      Василий заставлял ее раздеться догола и принять некий пахнущий непонятыми грибами и еще чем-то шарик, и после этого у нее появлялись такие галлюцинации, что она корчилась на полу, не в силах остановить безобразные движения своего тела, или выкрикивала непонятные фразы, или от страха лезла под стол. Как загнанный зверек, выставленный на потеху жестоким мучителям…. Китайцы так хохотали, что держались за животы, протягивали к ней руки, щипали ее тело, маньяк буравил ее острым взглядом, словно изучая действие этих шариков.

      Когда действие препарата проходило, она засыпала в таком же виде, в котором они издевались над ней, и, проснувшись голая на полу, не помнила, что с ней было. Голова так болела, что казалось, череп вот-вот разлетится на кусочки. Она заползала в свой угол и еще несколько часов была больна, а когда вставала, голова кружилась так, что ее походка напоминала походку пьяного мужика, что снова вызывало насмешки бандитов.

      А потом она научилась считать дни, в которых осталась жива, прибавляя день за днем, и сама с собой рассуждала, что вот сегодня после пыток и издевательств осталась жива, и завтра постарается вытерпеть, уговаривая сама себя, что когда-нибудь что-то произойдет, и этот адский круг разорвется. И что она еще увидит счастье, и будет жить долго, очень долго со своими детьми, мамой и бабушкой.

      В своем темном и мрачном углу она могла предаваться мечтам, как, наконец, убежит от своего мучителя. Омерзительный дракон! Когда он наваливался на нее всей своей тяжестью, когда она чувствовала эту тяжесть и огромность внутри себя, терпела его неистовство, его сильные руки и сладострастное рычание, ей казалось, что он весь покрыт чешуей. Ей тошно было думать, что она уже несколько месяцев подряд живет с ним рядом, не по своей воле спит с ним, делит с ним еду и это чертово ложе, а проще нары, покрытые шкурами. Своим бесконечным неудержимым темпераментом и мужской мощью он мог бы составить счастье самой горячей женщины, если бы не был таким чудовищем, бандитом и серийным убийцей.

      Когда он долгими зимними вьюжными днями с громким храпом отсыпался на своих нарах, Люба смотрела на него с отвращением, словно на гнилое мясо. Ей необходимо было познать его душу и научиться читать его мысли, чтобы предупреждать вспышки его злобы, и чтобы выжить.

      Звероподобное существо, а не человек! Исчадие ада,