Брошенец. Зоя Константиновна Илькович

Я так вас люблю! Так люблю!

      Люба задохнулась от слез и, всхлипывая, стала достирывать белье. Достирав рубахи, взяла таз с мокрым бельем и, надев ватник, пошла в избушку, в которой жил китайчонок Ли.

      В маленькой избушке имелся отдельный закуток, где было тепло от печки и висели веревки для просушки белья. Она тихо вошла в домик и прошла в закуток, поставив таз с бельем на лавку. И вдруг услышала через открытую дверь шорох и приглушенный голос старого китайца. Невольно обернувшись на голос и посмотрев в сторону двери, обмерла от неожиданности. Старый китаец насиловал Ли, приказным тоном заставляя китайчонка подчиняться ему так, как он этого хотел.

      Открывшееся грязное зрелище было настолько отвратительным, что потом она даже не могла вспомнить, как схватила мокрую рубаху и, вскочив в комнатушку, стала с бешеным неистовством хлестать мерзкого насильника.

      – Вот тебе! Вот тебе! На, получай! Мерзкий гад! Узкоглазая морда! Меня все равно убьют, но ты от меня получишь!

      Старый китаец заверещал, как испуганный поросенок, и разразился проклятиями и руганью. Ли молча ушел за старую рваную занавеску.

      Люба, наконец, опомнилась. Она тяжело дышала и с ненавистью смотрела на китайца. Вдруг тяжелая рука опустилась ей на плечо. Она обернулась и увидела, что Василий стоит, держа в руках пистолет.

      Пугающе страшно и знакомо смотрел он на нее, она не раз видела его безжалостное лицо и глаза, подернутые бешенством. Ноздри побелели, глаза горели бешеной яростью, жилы на шее вздулись. Он крепко держал ее за шиворот, свободной рукой сжимая свое смертоносное оружие, и казался перед ней настоящим великаном.

      Воинственный пыл Любы сразу исчез, она обмякла под его злобным взглядом, беспомощно и покорно ожидая своей участи.

      – Отпустите меня, – задыхаясь, попросила она, но он по-прежнему крепко держал ее. Вонючий пот скатывался из-под его густых, черных с проседью волос.

      Ярость разборки предвещала скоропалительную расправу. Соленый ручей жег ее глаза, но его нельзя было разжалобить даже слезами крокодила.

      – Открой рот! Открой рот, я сказал! – Он заорал на нее, как бешеный, ударил ее и поднес пистолет ко рту. Она стояла, не в силах разжать зубы от страха. Какой смысл? Он все равно застрелит ее, хоть куда. Какая разница? Он схватил ее за волосы и поднял лицо вверх. Она смотрела на него полными слез глазами и молчала, не раскрывая рта. И он отступил.

      – Чем лучше будешь вести себя, тем позднее попутешествуешь в рай, – сказал он и ударил ее так, что она закричала. Сильным пинком он отшвырнул ее от себя, и она, скорчившись от страха и боли, осталась лежать там, где упала. Подняв ее еще раз, он швырнул ее в угол, словно мешок с мукой.

      Некоторое время она лежала без движения, затем шевельнулась и закашлялась. Затем отползла в сторону и сжалась в комок.

      – Встать! – Его приказ прозвучал, как удар по голове. Люба попыталась встать, но снова застонала и упала на колени. Он схватил ее за шиворот и поднял с пола.

      – Прекрати