Брошенец. Зоя Константиновна Илькович

степени падения, подлости и предательства, хотя его поведение в последнее время говорило о многом.

      Люба любила людей, умела общаться и дружить. До тех пор, пока не узнала, что существует еще параллельный мир, и он реален. Все противоестественное всегда отвращало ее, но здесь она воочию увидела такое оскотинивание, что поначалу содрогалась от ужаса. Ее тошнило, и она едва сдерживала слезы унижения при виде трех мужчин, которые, не стесняясь ее, ходили голыми, переодевались в ее присутствии и спали голыми в жарко натопленной избушке, в которой едва помещались двое нар, небольшая печурка, подобие столика из неотесанных лесин и три колченогих самодельных табуретки. И, если двигались все, то почти касались друг друга телами.

      Василий, никого не стесняясь, с лицом, искаженным мерзостным сладострастием, насиловал ее тогда, когда ему хотелось, и никто не выражал беспокойства или эмоций по этому поводу. Китайцы ходили, разговаривали, почти задевая нары Василия, где он с сопением и звериным рычанием удовлетворял свою похоть с нечастной пленницей, которая от стыда старалась отвернуться к стене лицом.

      Но даже это ей не дозволялось. Чудовище для своего пущего удовольствия заставляло ее держать голову повернутой в сторону китайцев и, если она закрывала глаза, тут же приказывал смотреть на них. Ей, чувственной и деликатной, было беспредельно гадко от заинтересованных взглядов и их сальных улыбок по поводу отвратительного, унизительного и жестокого действа. Иногда он впивался зубами в ее грудь, рукой зажимая рот и заглушая ее отчаянный крик боли. Она задыхалась и билась под ним, инстинктивно старясь освободиться, и это вызывало в нем такой напор зверского сладострастия, что она уже не надеялась остаться живой.

      Но безжалостные обстоятельства не позволяли ей защитить себя и свое достоинство, превращая в пепел все ее надежды на спасение. Это были реальные детали ее сегодняшней жизни, и она ничего не могла с этим поделать. Ничего! Каждая беда по-своему страшна.

      – Помни, в чьих руках твоя жизнь! – повторял он ей ежедневно, наводя на нее ужас своими издевательствами. – И не смотри на меня так, будто ты царских кровей! Ты – моя рабыня, даже ниже – ты моя собака. Твоя пропускная способность не так мала, как ты стараешься мне показать. Не притворяйся, что не можешь выдержать меня. Твои порнушные стоны говорят о другом. И не притворяйся резиновой куклой. Да, я жесток и сексуален, и это от природы. Я самец, а самец не спрашивает самку, быть ему с ней или нет, просто накрывает собой. И ты должна удовлетворять меня столько раз, сколько мне вздумается, а я могу и двадцать четыре часа в сутки, – нагло ухмылялся он. – И, когда я перекрываю тебе дыхание, не стони, как полузадушенная бабка, и не закатывай так глаза, а то назад сам буду их выкатывать. И если я закручу тебя так, что полдня назад будешь раскручиваться, ты обязана терпеть. Даже если во время секса со мной умрешь от боли или от удушения – меня не интересует. Я буду испытывать свое мужское удовольствие столько раз, сколько хочу, понятно тебе? Я так желаю –