На вашем месте. Веселящий газ. Летняя блажь. Пелам Гренвилл Вудхаус

развлечься, – заметил Тони. – Скоро увидимся.

      Он исчез в освещенном солнцем саду, а Сид вернулся к газете. Однако скачки утратили свою прелесть, и он закрыл глаза, нахмурив лоб. Сколько себя ни убеждай, сколько ни думай, тяжело, когда фамильный салон переходит в чужие руки. Он помнил этот салон столько же, сколько себя. Можно сказать, тот был для него святилищем. Как он играл там в три года!.. Какой поднялся шум, когда в шесть он разбил бутылку лосьона!.. А как он брил в первый раз! И что же? Там воцарится швейцарец. Сид не знал Омара Хайяма [22], иначе его поразили бы строки о льве и ящерице. Очень уж похоже. Казалось бы, что ему Прайсы? И все-таки…

      Тяжело вздохнув, он увидел массивную фигуру Слингсби. Он не слышал, как тот вошел. К тому же, как все люди, он не любил, чтобы на него смотрели, когда он этого не знает.

      – Чего надо, старый кот? – спросил он, немного багровея.

      – Зашел посмотреть, свободна ли комната, – холодно ответил дворецкий.

      – Да? – Сид попытался читать. С ними – только так. Облить презрением. Но тут он припомнил, что кое о чем спросить надо.

      – Кто это там приехал, похож на рыбу?

      Слингсби посмотрел еще холоднее, словно негодующая лягушка.

      – Такое описание мне ничего не говорит, – сухо ответил он. – Недавно прибыл мистер Уэзерби, наш семейный поверенный.

      – На совещание, да? Не иначе, дует мое вино! – Сид неприязненно засмеялся и сменил тему. – На скачках погорел, морда?

      Слингсби не собирался говорить о скачках с кем попало. Однако Сид продолжал:

      – Поставь-ка на Швейцарского Сыра. Верное дело.

      Дворецкий раздулся от обиды.

      – Я в подсказках не нуждаюсь.

      – Может, бросил играть? – предположил Сид. – Эт хорошо, а то выгоню. Что ж это, честное слово, слуги на скачках играют! Так и ложки сопрут.

      – По-про-сил бы… – с трудом проговорил оскорбленный Слингсби.

      Сид сурово на него посмотрел.

      – А «милорд» кто скажет?

      – Только по решению суда, – твердо ответил дворецкий. Сид похохотал.

      – Ничего, это скоро! Мамаша выступит, да еще портрет. А что я тогда сделаю, знаешь?

      – Да, – с удовольствием сказал Слингсби. – Примешь мое заявление об уходе.

      Сиду оставалось только показать ему язык. Слингсби показал в ответ свой. Эту неприятную сцену и застал сэр Герберт, быстро войдя в гостиную.

      – Господи! – вскричал он.

      Языки исчезли. Слингсби с явным усилием снова обрел достоинство.

      – Прошу прощения, сэр Герберт, – сказал он. Тот махнул рукой.

      – Не за что! Он любого доведет. Сколько раз я сам хотел! – Он обернулся к Сиду. – Ну-с, молодой человек…

      – Чего надо, змий?

      Сэр Герберт разумно решил не слышать последнего слова.

      – Мне нужна эта комната. Приехал мой поверенный, мистер Уэзерби.

      – Совещание у них, хо-хо!

      – Конечно, если вам непременно нужно тут быть, мы можем повести его в библиотеку.

      Сид поднялся.

      – Ничего. Мы, Дройтвичи, люди воспитанные. Только зря вы деньги тратите. Посмотрели бы лучше на картинку. Вот – он, а вот – я. Надо бы ее в суд передать,

22

Омар Хайям (1050–1123) – персидский астроном, математик и поэт.