Пролежни судьбы. Книга вторая. Владимир Кукин

что ты любишь, тем тебя и взгреют.

      Другая утаила бы угрозы. У этой:

      Принадлежности душевной образок в глазах

      откровением вверяет судьбоносность клича,

      встречным заголовком провоцируя размах

      на безжалостность трагикомического скетча…

      В дорогу: вновь вокзал и электричка в направлении, в котором все известно и покрыто интересом мрака. Пишу и чувствую, как, внутренне сопротивляясь, я пытаюсь расписать перо банальностью сюжета. Нет, не внутренняя сила тормозит, событие давно уж состоялось. Память не желает повторения: ведь чувства те же, что испытывала уж неоднократно, по дороге к Тане.

      Жара и круговая болтовня по телефонам, сцена склочности желаний в монологах с пустотой; внимание рассеивает мысли, в отличие от направления на море, где публика расслаблена на предстоящий отдых… В этой электричке, отоваренной столичной сытостью, домой спешит провинциальная толпа, и ты опять чужой и беззаботный.

      Предвкушеньем замеряя невидаль дорог,

      в поиске любовной сладости удела нивы,

      снарядился творчеством за тридевять земель челнок

      бездарью облагородить несусветность дивы…

      Прибыли. Станция уже не вызывает впечатлений новизны и начинает разбираться на детали неудобства, отличающих ее от ей подобных типовых строений. Пустынно вдалеке от оживленных трасс перемещения народов. Затишье у билетных касс до следующего отправления. Татьяна задержалась на работе. Напротив станции тенистый парк прогулочный: скамеек нет, ландшафтная ухоженность, но без удобств для созерцания. А для кого? Транзитников не кормят здесь, а местным что вдали от центра парковаться. Ну и конечно, памятник, достойно город представляющий, и обязательно воздвигнут эпосный герой, пасть разрывающий заморскому чудовищу: не суйся, мол, сюда, коль вздумаешь приехать по железке.

      Обычно скульпторы подобных монументов из бетона, насмехаясь над своем героем образным подкладывают местному Гераклу скрытную «свинью», читаемую только при внимательном досмотре композиции. Спереди – все пафосно и чинно, гордости полна личина. Зайдем-ка с тылу монумента, причину вызнав инцидента. Так и есть: мифологический борец в борьбе с зубастой нечистью сандалии на боевой ноге лишился, предъявляя пятку заду… А вот опорная обута! Куда ж обувочка запропастилась? «Ах, бедный Йорик!» Сандалета в пасти кровожадного чудовища. Не за Отчизну борется герой: мстит неразумной твари за штиблету съеденную, шнурки которой меж зубов болтаются.

      Чего шипишь, посмеиваясь над произведением «искусства»? Удовлетворен, подкравшись к городской святыне сзади, ахиллесову пяту нащупал? Как все, лицом к лицу, не можешь любоваться взглядом каменным победы над отрыжкою чудища? Ведь так и норовишь:

      Жизнь до подноготной вывернуть изнанкой,

      раскрутив идеей до корыстной силы,

      преломляя искренность души огранкой,

      пыли наглотавшись в книжном закулисье.

      Глазомером опытности представлений

      перед творчеством расшаркаться почтением,

      вкус изобличив, изюминку