Исаев и его крест. Нао Хольм

красив, но теперь облез, крыльцо покосилось, ставни болтались на одной петле, да еще и вокруг выросла трава по самые окна. На двери висел большой амбарный замок.

      Маринэ перешагнула забор, и медленно поднялась на крыльцо, ступеньки тихонько скрипнули. Ваня ожидал, что она дернет дверь, лязгнет замок, и с крыши вспорхнет птичка. Но Маринэ нежно, чуть касаясь, погладила дужку замка, провела пальцами по скважине.

      Девушка сделала едва заметное движение, будто хотела наклониться. Ване показалось, что она как бы пыталась припасть ухом к замку, но вспомнив, что Ваня на неё смотрит, сдержалась. Маринэ так и повернулась к Ване, чуть ссутулив плечи, и уставилась на него. Исаев почувствовал себя странно, как будто подглядывает. Хотя ничего предосудительного не было ни в его мыслях, ни в действиях медсестры.

      В чёрных глазах Маринэ невозможно было прочитать никакой мысли, в них всё тонуло, и Вани это не понравилось. Он часто мог заранее определить, чего хотят от него окружающие, ещё до того, как тем удавалось открыть рот. Но здесь, с этой девушкой, с этими подведенными глазами, Ваня только терялся.

      – Слышал историю про черную Ворониху? – спросила медсестра, замерев.

      – Про бабку Вероничку, которая ворует стариков и детей?

      – Нет, – продолжила она, не распрямляясь, – правильно говорить Ворониха.

      – Слышал, конечно, – пожал плечами Ваня, – ее и в «Огоньке» и в «Гагарине» рассказывают. Мне про Вероничку рассказали еще два года назад в лагере.

      – Говорят, что бабка Ворониха жила в этом доме, – Маринэ едва слышнопостучала в дверь, – и воровала Ворониха детей из соседней деревеньки. Когда за ней пришли родители и попы, то она в дом спряталасьи пропала. Заперлась, а когда люди вошли в теремок, то он был пуст. Грязные следы вели в чёрную комнату.

      – Наверно, в подполе спряталась… – предположил Ваня.

      – Ворониха вошла в комнату, но больше не вышла.

      – Вы меня пугаете, – хмыкнул Ваня и добавил печально, – но я знаю старухи страшнее… Они у меня уже неделю в доме живут, жрут за моим столом и спят на моем диване.

      Ваня имел в виду родных сестер своей бабушки: Тамару и Ольгу. Они Ваню на дух не переносили, и это было взаимно.

      Маринэ рассмеялась, вернулась на территорию лагеря и повела Ваню к двухэтажному теремку с табличкой над входом: «корпус 4». Он был как раз напротив заросшего домика. Разделяли их только асфальтированная аллея и худой заборчик.

      Окон в корпусе №4 было много, они смотрели сразу на все четыре стороны. Веранду теремку заботливо выкрасили в желтый, и она тонула в жарком солнечном пятне.

      Маринэ остановилась рядом с железным стендом у веранды. Вместе с ней Ваня посмотрел на плакат, он был не дорисован. На белом ватмане сохла надпись, аккуратно выведенная гуашью: «Первый отряд ждёт победа и …» фраза оборвалась на половине.

      – Это пионеры готовят отрядный уголок к конкурсу. Не дописали что-то, – сказала Маринэ.

      «Да, – подумал Ваня в сердцах, – а меня вот никто не ждет!»

      – Заходи, – вздохнула Маринэ. – Вожатыми