Марьянина топь. Инна Истра

такой неповторимый аромат, что дышать и не надышаться этим благоуханным воздухом. К вечеру уже почти готовое сено сгребали в валы и копны. На другой день бабы разваливали их для окончательной просушки, а мужики косили новый участок. В ясную погоду дело шло споро, работа не обходилась без шуток да прибауток, девки и ребята красовались друг перед дружкой. Многие девушки даже одевались на сенокос понаряднее и, споро работая граблями, не забывали про звонкие песни. Чай с песней и работается легче. Но если набегали тучи с летними ливнями, тут уж не до песен и красования. И мужики, и бабы все бросались копнить скошенную траву, чтобы защитить ее от дождя.

      И не было для Василя ничего лучше и приятнее, как вечером после трудов праведных окунуться в мелкую, прогретую до самого дна речушку, смыть пыль, пот да усталость. А в это время на костре, в подвешенном на жердочке котелке, уже булькала наваристая похлебка, распространяя по лугу аппетитный запах. После ужина девки да ребята, несмотря на трудный день, находили силы для забав и гуляний. Нередко к ним присоединялись мужики и молодухи.

      Василь в этих игрищах участия не принимал. Он уходил ото всех на дальний край луга, садился у копны и молча смотрел на темное небо, вдыхая луговые ароматы и слушая тихие звуки летней ночи. Доносившиеся издали звуки песен и девичий смех не мешали Василю. В такие минуты он чувствовал себя спокойным и умиротворенным. Когда затихал шум у костра, Василь шел в свой шалаш и спал до рассвета крепко и беспробудно.

      Всего один раз приснился Василю сон. Видел он Анну. Смотрела она на него тоскливо и безнадежно, а потом начала таять и пропала. С тяжелым сердцем проснулся Василь, и все утро не ладилась у него работа, все валилось из рук. К обеду приехал Тимофей и привез страшную весть, что совсем плоха Анна, почти при смерти. Василь потемнел лицом, быстро собрал нехитрые пожитки и отправился домой. По дороге Тимофей рассказал Василю все, что видел сам за последнее время, о чем слышал, о чем догадывался. И про сдохнувшую Олесину телушку, и про случай у колодца, как обвиняла Олеся Анну в заломе, и как потом наговаривала на себя глупая Фроська, и про то, как опозорила Анна девчонку при всем честном народе.

      – А на утро пошла Манька за водой, глядь в колодец, а там Анна! – говорил Тимофей. – Вытащили ее – ни жива, ни мертва. Белая, ни кровинки в лице, на ногах стоять не могла. Да шутка ли всю ночь в колодце провести! Бабы отвели ее домой, уложили, отпоили чаем, вечером пошли проведать. А она, глядь, выходит к ним навстречу как ни в чем ни бывало, а сама говорит, мол, пошлите за Василем, скажите ему, что я умираю. Во как.

      Василь слушал Тимофея отвернувшись, ни проронив ни слова, только играли желваки на скулах, но, услышав последние слова, повернулся и спросил:

      – Что же ты сразу не приехал?

      – Василь, – начал оправдываться Тимофей, – не поверил я своей бабе. Ну как же, ведь Анна сама вышла, говорила с ними, и вдруг – умираю! Подумал, что чудит. А поутру Манька еще раз к ней сбегала, а она лежит пластом, не встает, в огне вся.

      Василь