Марьянина топь. Инна Истра

приветствием. Анна прицепила ведро на крюк колодезного журавля, набрала воды, перелила в ведро, стоящее на земле. Олеся не выдержала:

      – Что же ты не здороваешься, Анна?

      – А что ты не здороваешься?

      – Здравствуй, Анна.

      – Здравствуй, Олеся.

      Олеся тяжело поднялась с бревна, встала напротив Анны, подбоченилась.

      – И не стыдно тебе мне здоровья желать, после того как погибель мою устроила?

      – Мне твоя погибель ни к чему, ничего я тебе не устраивала, – голос Анны был спокоен и не выдавал ее напряжения.

      – Ни к чему, – протянула Олеся, – а ежели ни к чему, то зачем залом сделала?

      – Я не делала тебе залома, – Анна достала из колодца второе ведро с водой, поставила его на землю и взглянула в лицо Олесе, – что еще скажешь?

      – Да как же не делала? На поле у меня залом, а ты стало быть ни при чем? Кроме тебя некому!

      – Некому? А про Кузьминичну забыла, разве ее не могли попросить? Мало ли кому ты насолила! Что ж думаешь, ты одну меня обидела? Ну-ка вспомни, кому ты еще зло сотворила?

      Последние слова Анна произнесла громко, приказным тоном. Тяжелым немигающим взглядом смотрела она прямо в глаза Олесе, та попыталась отвести взгляд и не смогла. В какие-то доли секунды пронеслась в голове Олеси мысль о межевых столбиках и Марфиной козе. Этих мгновений было достаточно, чтобы Анна уловила неясные бесплотные образы. Ведьма усмехнулась.

      – Ну, кому ты полоску уменьшила, кому межу передвинула?

      Олеся не хотела говорить, но помимо своей воли произнесла безжизненным голосом:

      – Федосеичу и Маньке Зубцовой.

      В толпе громко охнула Манька. Анна продолжила:

      – А Марфину козу чем накормила?

      – Чемерицей.

      – Зачем?

      – Отомстить хотела.

      – За что?

      – Марфина собака мою курицу придушила.

      Олеся говорила ровно, без интонаций, размеренно, медленно и четко произнося каждое слово. Она стояла столбом и смотрела, не мигая, Анне в глаза. Марфа, про чью козу шла речь, скрестила руки на груди и зло прищурилась.

      – Вот гнида, – громко произнесла она.

      – Так ты видишь, сколько людей тебе могли отомстить? Что же ты меня позоришь? – спросила Анна Олесю.

      Ой, люди добрые, да что же это делается! – заголосила Олесина мать, – совсем от ведьмы проходу нет!

      – Олеся сама хуже ведьмы, – буркнула Марфа.

      Фроська не выдержала, вскочила с бревна, подбежала к Анне и крикнула:

      – Это ты сделала залом! Ты! Я видела! Сама видела!

      Анна вздрогнула, как от удара, повернулась к Фроське и впилась в нее взглядом.

      – Ты видела? Что же ты видела?

      – Я на поле была, когда ты по хлебу ходила и нашептывала! Ты нарочно пришла на рассвете, чтобы не видел никто!

      – Никто и не видел, одна ты такая глазастая оказалась. На рассвете… Что же не спалось тебе на рассвете? А?

      Тут только Фрося поняла, какую ошибку она совершила,