Я, бабушка, Илико и Илларион. Нодар Думбадзе

я говорю правду, а тогда ошиблась. Я долго потом думала и поняла, что ошиблась! – ответила Хатия с улыбкой.

      – Поклянись, Хатия! – сказала тетя, и я почувствовал, что у нее от волнения сперло дыхание.

      Улыбка исчезла с лица Хатии. Она медленно встала и выпрямилась перед тетей.

      – Кем мне поклясться, тетя Кето?

      – Поклянись матерью, Хатия!

      Хатия долго молчала. Потом она отчетливо произнесла:

      – Клянусь могилой матери, тетя Кето!

      – Девочка моя дорогая! – Тетя обняла Хатию, осыпала поцелуями ее лицо. – Значит, ошиблась ты? А я-то… – Она вдруг разрыдалась, закрыла лицо руками и бросилась в дом.

      Хатия стояла не двигаясь и улыбалась своей милой, чарующей улыбкой.

      Хатия улыбалась, но никогда раньше я не видел на ее лице столько печали и страданий.

      Не так уж страшен черт

      После обеда мы работали на склоне, в кукурузном поле. Внизу на дороге показался наш почтальон Коция.

      – Здоро́во, бабы! – крикнул он, словно не замечая нас – меня, дядю Герасима, Лукайю Поцхишвили и Виссариона Шаликашвили.

      – С чем пожаловал, Коция? – отозвалась за всех бригадир Ксеня.

      – Да вот, привез вам сахар, масло, крупчатку, икру, балык, мед… Для керосина и мыла сегодня не хватило места, привезу завтра… А пока нате вам газету, кладу ее вот здесь, под камнем, забирайте!

      – Писем нет?

      – Письма в пути!

      – Чтоб тебе!..

      Коция ушел, покачивая головой. Я сбежал вниз, принес газету. Все окружили меня.

      – Ну-ка прочти, Сосойя, что нового на свете! – попросил дядя Герасим, удобно усаживаясь под деревом.

      Я начал:

      – «…После ожесточенных боев наши войска оставили города…»

      Закончив чтение, я отложил газету. Никто не проронил ни слова. Наконец после долгого молчания заговорил Виссарион Шаликашвили:

      – Прет, значит, сукин сын?!

      Он в сердцах стал выколачивать трубку об черенок мотыги.

      – Прет, да еще как!.. – вступил в разговор Лукайя. Он оторвал кусок газеты, насыпал туда табак, свернул самокрутку, закурил, выплюнул приставшую к губам табачную пыль и продолжал: – Вся Европа работает на них… Здесь тебе и Франция, здесь тебе и Австрия, и эта… как она называется, Сосойя, страна рядом с ними?

      – Чехословакия.

      – Вот. И Чехословакия… А кто работает на нас?

      – На нас работаем мы! – сказал дядя Герасим.

      – Кто «мы»? – переспросил Лукайя.

      – Я, ты, он, вот эта золотая девочка – Хатия, вот этот прохвост Сосойя, бабы наши…

      – Вот-вот, бабы, оно и видно по нашим делам! Работяги!.. А Гитлер – у порога! – махнул рукой Лукайя.

      – В воскресенье ходила я на базар… – начала Като.

      – Было, конечно, полно всего, выбирай что душе угодно! – хмыкнула Агати.

      – Да погоди ты! – прикрикнул на нее дядя Герасим. – Ну и что дальше?

      – Был там один… – продолжала Като. – Так он рассказывал…

      – Что же он рассказал?

      – Оказывается, Гитлер выдумал новое оружие: за десять верст кругом сжигает все…

      – Кто