Я, бабушка, Илико и Илларион. Нодар Думбадзе

глядя на лежавшую у нее на коленях мою блузку. За тетей, обняв ее за плечи, стояла Хатия.

      – Да ты понимаешь, что говоришь? – прошептала тетя, не поднимая головы.

      Хатия не ответила.

      – Может, ты ошиблась, девочка?

      – Нет, тетя Кето, что-что, а голоса наших людей я узнаю точно…

      – Нельзя поверить в такое, Хатия! – воскликнула тетя.

      – Выйдя с мельницы и поднявшись на горку, я остановилась передохнуть… Послышались шаги, и он спросил: «Кто здесь?» – «Это я, Хатия!» – ответила я. «Что ты шатаешься по ночам!» – проворчал он.

      Хатия умолкла.

      – А потом? – спросила с нетерпением тетя.

      – Я ответила, что для меня ночь и день – все одно, и назвала его по имени. «Что за чепуху ты порешь, – прикрикнул он, – я Тараси, Тараси Антидзе!»

      – А может, это и вправду был Тараси? – в голосе тети прозвучала мольба.

      – Прежде чем прийти к вам, я была у него… – тихо ответила Хатия.

      – И что же?

      – Болен Тараси… Третий день лежит в постели…

      – Может, тебе все померещилось, Хатия?

      – Нет, тетя Кето, не померещилось. Он придет к вам, и вы убедитесь сами…

      Хатия направилась к двери. Я опередил ее и открыл дверь. Она осторожно вышла на балкон, спустилась во двор и ушла…

      С тех пор тетя, казалось, потеряла дар речи. С утра до ночи ходила она понурив голову, словно разыскивая что-то дорогое, и молчала. Она не слышала меня, пока я не дотрагивался до нее. Собирая чай, вдруг застывала с протянутой к кусту рукой. Работая в поле, вместо травы начинала начисто срезать кукурузные стебли, пока я не выводил ее из оцепенения. По ночам она лежала с раскрытыми глазами, прислушиваясь к каждому шороху, вскакивая при каждом собачьем лае. Она ждала кого-то, а он все не шел. Тетя похудела, осунулась, таяла на глазах. Наконец я не выдержал и пошел к Хатии.

      Виссарион Шаликашвили, взобравшись на огромное бревно, топором вытесывал давильню[48]. Хатия сидела на балконе и с улыбкой смотрела на солнце.

      – Здравствуйте, дядя Виссарион!

      – Здравствуй, сынок! – ответил Виссарион, не прерывая работы.

      – Coco, это ты? – спросила Хатия.

      – Я.

      – Где сейчас солнце, Coco?

      – Где ему быть? На небе.

      – А в каком месте?

      – Гм… над черешней.

      – Если над черешней, то я вижу солнце!

      – Точно, над черешней!

      – Папа, – обратилась Хатия к отцу, – что тебе сказал врач в Батуми?

      – Сколько раз тебе повторять?

      – Повтори еще раз. Пусть услышит Coco!

      – Врач сказал, что, если незрячий человек видит солнце, ему можно возвратить зрение.

      – Слышишь, Сосойя?

      – Слышу, Хатия… Спустись-ка на минуту, есть дело.

      Хатия спустилась во двор, подошла ко мне и остановилась.

      – Я знаю, зачем ты пришел, Сосойя!

      – Что ты сказала тете такое, что женщина потеряла покой?

      Хатия не ответила. Она отстранила меня, направилась к калитке, открыла ее, вышла на дорогу и медленно зашагала к нашему дому. Я последовал за ней.

      Хатия остановилась

48

Давильня – распиленное вдоль и выдолбленное изнутри бревно, в котором давят виноград.