Я, бабушка, Илико и Илларион. Нодар Думбадзе

ночевать в оду.

      Моя тетя – преподавательница грузинского языка. Она самая образованная и красивая женщина в нашем селе. Зовут ее Кетеван, Кето, и она как две капли воды похожа на Матерь Божью Марию, изображенную на нашей иконе (икона эта давно уже хранится в нашем старом сундуке). И поэтому, наверно, никто до сих пор не осмелился признаться тете в любви. Так и ходит она в незамужних девках. Я очень люблю свою тетю и боюсь, чтобы она не вышла замуж. Тетя, видимо, догадывается об этом и потому не спешит с замужеством. Иначе за чем же дело стало?

      Я лежу навзничь в своей кровати, и сна ни в одном глазу.

      – Тетя, – зову я шепотом.

      – Ну?

      – Спишь?

      – Чего тебе?

      – Отчего это Датико-бригадир заладил каждый день ходить к нам?

      – А я почем знаю!

      – Пусть не ходит!

      – Гнать человека из дому, что ли?

      – Не знаю… Пусть не ходит… Сидит командует: воду ему принеси, узнай, почему собака лает, пойди туда, пойди сюда… Знаю я, что ему нужно!

      Тетя молчит.

      – Тетя, сколько тебе лет?

      – Да спи ты, чертенок!

      – Скажи!

      – Ну тридцать пять.

      – А почему ты не выходишь замуж?

      Тетя не отвечает. Я слышу ее ровное дыхание и жду. Но проходит минута, другая, а она все молчит.

      – А, тетя?

      – Спи, Сосойя, завтра тебе на работу!

      – Почему ты не выходишь замуж?

      – Вот пристал! Да не берет меня никто! Не нравится твоя тетя никому!

      – Врешь! Ты всем нравишься, и Датико любит тебя!

      – А он не нравится тебе. Так?

      – Так!

      – Ну и отлично. А теперь засни!

      Я засыпаю. Я вижу сон: перед нашей сельской церковкой в белом подвенечном платье стоит тетя – стройная, красивая, как Божья Матерь. У ее ног – на коленях – все мужчины нашего села. Я тоже подхожу к ней, опускаюсь на колени и прошу, умоляю ее не выходить замуж. И тетя соглашается. Она снимает подвенечное платье, обнимает меня, и мы идем домой.

      Утром до полудня я занимался дома по хозяйству. Потом уложил завтрак в школьную сумку, сбежал к ручейку, взял мотыгу, продел ее черенок сквозь ручку сумки и помчался к почте.

      Вся наша бригада уже была в сборе. Задрав головы, люди слушали радио. Висевший на столбе старый, изодранный репродуктор дрожал и хрипел. Как только я подошел к столбу, репродуктор умолк.

      – Здравствуйте, земляки! – приветствовал я собравшихся.

      Никто мне не ответил.

      – Здравствуйте, люди! – повторил я.

      Снова молчание.

      – Дядя Герасим! – встряхнул я соседа. – В чем дело?

      Герасим посмотрел на меня отсутствующим взглядом, присел на ступеньки лестницы, скрутил цигарку и, не произнеся ни слова, закурил.

      – Дядя Асало, что случилось? – бросился я к другому соседу. – Что здесь происходит?

      Асало оглядел меня с ног до головы, потом отвернулся и тихо сказал:

      – Война, Сосойя, война!

      – Какая война, дядя Асало?

      – Обыкновенная: драка, убийство, кровопролитие… Понял?

      – С