Ещё немного из обрывков. Павел Гушинец

родители?! – кричат.

      А какие родители? Примчался патруль, вызвали скорую. Трясут Кирилла, где родители, где живёшь? А ему уже всё равно, молчит, смотрит на всех безразлично.

      Почему его посреди ночи приволокли к нам в больницу, я уже не помню. Приёмное отделение едва затихло, пациенты заснули, в коридорах только медсёстры корпели над пухлыми бумажными пачками. Я сидел на подоконнике, смотрел на улицу, думал о том, как бы не завалить первый коллоквиум по анатомии. А тут вваливается в дверь целая делегация. Впереди – три милиционера с дубинками-пистолетами, между ними – как особо опасный преступник – худющий грязный мальчишка лет двенадцати. На голове у мальчишки бинт, а сбоку уже проступает красное. За ними – «скоряки».

      Невролога, педиатра, дежурного лаборанта. Привычная круговерть. Где-то в середине всего этого дурдома мальчишка остался со мной наедине. Ну как наедине – рядом с нами постоянно маячил рослый сержант, но он в разговор не вмешивался, больше молчал.

      – Можно мне покурить? – хрипло спросил мальчишка.

      Милиционер равнодушно пожал плечами. Я протянул пацану пачку, мы вышли на крыльцо.

      – Сбежал? – спрашиваю.

      – Ага, – кивнул беспризорник.

      – Давно на улице?

      – С октября.

      – Однако, – я поёжился, поглядев на декабрьские сугробы. – Лучше бы летом.

      – Точно, – согласился со мной Кирилл.

      – Родители есть?

      Парень вздохнул.

      – Есть. Уже позвонили им. Едут.

      – Что, так плохо?

      И тут его прорвало. Пока к больнице мчались мать и отчим, он, запинаясь и размазывая по лицу слёзы, рассказал мне и про подлую собаку Лайму, и про сестру, и про отчима. Про дублёнку с «лопатником» и подвал. Почему мне? Кто его знает. Был бы, наверное, на моём месте кто-то другой, ему бы тоже рассказал. Сержанту тому же, который курил сигарету за сигаретой и вроде бы смотрел в сторону, но у самого пальцы тряслись.

      Поговорили. Кирилл с сержантом опустошили мою пачку сигарет, парень выплакался и немного успокоился. А тут в приёмное ворвался шумный Иван Петрович. Кирилл сник, опустил плечи и пошёл сдаваться. Начались крики, вопли, рыдания. Раза два милиционеры висли на вошедшем в раж «родителе», не давая ему добраться до пасынка.

      Что было дальше, я не знаю, а сам Кирилл рассказывать не захотел. После девятого класса он сбежал из дома уже официально. Поступил в какое-то училище, там ему дали общежитие. Теперь у него всё хорошо.

      Историю мы с ним, конечно, слегка переделали, чтоб даже случайно не дошло до тех, кому о ней не надо слышать. Но сегодня он рассказ о себе прочтёт.

      Курить мы, кстати, оба бросили.

      Пастух

      В пять лет я впервые стал пастухом. Это получилось совершенно случайно и неожиданно. Бабушки мои были типично городскими жительницами, домиков в деревне не имели, поэтому лето моё традиционно проходило на раскалённых асфальтовых площадках и пыльных стройках. В этом была своя особенная прелесть, и я до сих пор не могу