Ещё немного из обрывков. Павел Гушинец

поиграете, покатаетесь, а мы посидим, поговорим.

      – Не-а, – Вадик надувается как хомяк и смотрит на нас с вызовом.

      Оборачиваемся к Соне.

      – Доченька, может, ну его, этот скейт. Пойдём на батуты?

      Но Соня настроилась на скейт. Тем более Вадик со своим выпендрёжем ей категорически не нравится. И двум взрослым дядькам остаётся только развести руками. Не портить же выходной детским рёвом.

      – Давай хоть кофейку возьмём, посидим минут десять, поболтаем, – предлагает Артём.

      – Дети, будете пирожное? – спрашиваю я.

      На пирожное дети соглашаются. Артём склоняется к окошку кофейни:

      – Малиново-имбирный чай с ванильным эклером.

      И тут же морщится.

      – Зараза, как прозвучало! Помнишь, как мы на полигоне спирт из бидона железной кружкой черпали и пили? Одна кружка на всех.

      – Помню, – ухмыляюсь я. – А на третий день Сашка забыл хлеб завернуть в плёнку, и он за день зачерствел. И мы его вечером грызли.

      – А теперь – ванильные эклеры, – вздыхает Саненко.

      Мы усаживаем отпрысков за столик, с умилением наблюдая, как они трескают пирожные. Нам хорошо вот так сидеть, молча смотреть на детей. У взрослых, если они долго молчат, иногда возникает чувство неловкости. А у нас неловкости нет. С Артёмом никогда не было неловко. И слов не надо.

      – У тебя всё хорошо, доктор?

      – Ага, – киваю я. – Ушёл в частную медицину.

      – Видел я. В соцсетях фотки твои смотрел.

      – А ты?

      – Я тоже с армией завязал. Сейчас у тестя в строительной фирме. Крыши делаем, чердаки всякие, мансарды. Женился вот. Вадик у меня. Лерка только родилась. А у тебя Соня одна?

      – Одна, – улыбаюсь я. – Такая шебутная, что больше не надо. С одной еле справляемся.

      – Это хорошо, что шебутная. Дети должны быть такими.

      Помолчали.

      – А тебе полигон иногда снится? – наконец спрашивает Артём.

      – Мне медрота снится, – отвечаю я. – И как Сашка звонит, что в часть педикулёз завезли. Или что уровень гриппа растёт.

      – А мне снится, что бандерлоги зенитку разобрали, а собрать не могут, – хмыкает Артём.

      – Хотел бы опять в палатку на полигон? – спрашиваю я.

      – Да не-е-е, – тянет Артём. – Мы, конечно, молодые были. Спирт кружками, спина не болела, спали на морозе и никаких гриппов-ангин. Теперь изменились сильно. Я вот пузо отрастил. Но назад не хочу. У меня тут сейчас Вадимка и Лера. Объект интересный к зиме надо доделать. А ты? Хочешь вернуться?

      – Не знаю, – честно признаюсь я. – Тоже спина ноет. И Сонька тут у меня.

      – Вот и я о том же, – кивает Артём. – Мы сильно изменились. И это, наверное, хорошо.

      Он встаёт, вынимает из кармана носовой платок, вытирает моську сына, обильно испачканную сахарной пудрой и кремом.

      – Па-а-ап, пошли на батуты, – тут же начинает ныть мальчишка.

      Артём оглядывается на меня растерянно.

      – Пойдём мы, доктор.

      – Понимаю, – киваю я. – И нам тоже пора.

      Мы расходимся, обещая