Компромисс. Иностранка. Чемодан. Наши. Сергей Довлатов

и мокрый день апреля, а у них за спиной ночная вахтерша тетя Люба тотчас же с грохотом перегородила дверь железной балкой и навесила замки.

      – Ну и ветер, – произнес Джон Смит, – как бы вас не унесло. В такую погоду надо обязательно взять под руку толстяка вроде меня.

      – Вы не толстый, – сказала Надя, – вы самостоятельный.

      – Можно, я вас провожу? – сказал разведчик и добавил: – По-товарищески.

      – Я далеко живу, – сказала Надя.

      – Вот и хорошо, – обрадовался Джон Смит, наступая в лужу, – вот и прекрасно.

      Приемщица Надя не считала себя красавицей, но она была милая, с голубыми глазами и мальчишеской фигурой, а когда сидела за барьером, положив локти на отполированный до блеска стол, клиенты в брюках пытались разговаривать с ней и шутить, но девушка лишь постукивала карандашом, и в голосе ее рождались особые, неприятные, судебно-исполнительные нотки:

      «Распишитесь, гражданин!»

      Джон Смит взял Надю под руку, им стало тесно, а через двадцать минут разведчик и девушка уже сидели в ресторане ВДНХ под фикусом.

      Официант подал меню, измятый листок бумаги в гладком коленкоровом переплете, отступил на шаг и замер.

      Джон Смит повернулся к Наде.

      – Виски, джин? – спросил он.

      Надя рассмеялась в ответ и говорит:

      – Мне водки капельку, а то я ноги промочила.

      Смит продиктовал заказ. Надя в ужасе пыталась его остановить.

      Официант чиркнул в невидимом блокноте и удалился, ловко огибая столы.

      На эстраду вышли музыканты. Пиджаки их висели на стульях. Музыканты о чем-то беседовали, смеясь. Потом они все нахмурились и разошлись по своим местам.

      – Давайте потанцуем, – сказал Джон Смит.

      – Не могу, – ответила Надя, – я туфли сняла.

      Девушка приподняла скатерть, и оттуда выглянул кончик ступни.

      У шпиона замерло сердце.

      «Не знаю, как выглядит счастье, – подумал он, – мне сорок лет, но я не уверен, что почувствую, если хотя бы частица его встретится на моем пути».

      Музыканты играли дружно и отрешенно. Они куда-то шли под звон бокалов, и глаза их были полузакрыты.

      Вечером Джон Смит прощался с Надей в подъезде возле батареи отопления. Из-за шахты лифта торчали ручки детских колясок.

      – Иди ко мне, – сказал шпион.

      – Перестаньте.

      Девушка вырвала руку, и на секунду он увидел перед собой приемщицу химчистки в шелковом черном халате и с негодующими вибрациями в голосе: «Распишитесь, гражданин!»

      – Ладно, – сказал Джон Смит, – не буду. Простите.

      – Если вы меня в ресторан пригласили, то еще не значит, что можно руки распускать!

      – Как вам не стыдно, – покачал головой Джон Смит, – ай-ай-ай!

      Он повернулся и шагнул к дверям, но Надя догнала его и тронула за хлястик.

      – Подождите, – сказала она, – ох, какой же вы громадный. Мне придется встать на цыпочки.

      Джон Смит вернулся поздно, снял ботинки и хотел уже выключить свет, но в это