Компромисс. Иностранка. Чемодан. Наши. Сергей Довлатов

люблю, и в столичном салате,

      Люблю человека и славлю в веках!

      Москва встретила наших героев сиянием церковных куполов, бесконечным людским потоком, комьями грязного снега из-под шин проносившихся мимо автомобилей.

      Разведчик пообедал в буфете самообслуживания, а новому другу, которого оставил на улице, привязав к велосипедной раме, вынес два бутерброда с ветчиной, завернутые в салфетку.

      Затем они направились к рынку. Вдоль стен темнели и поблескивали лужи, капало с крыш. Теплый мартовский ветер налетал из-за угла.

      Друзья, не торгуясь, сняли у грустной вдовы комнату с панорамой на Химкинское водохранилище.

      – А пес по ночам не будет лаять? – спросила хозяйка.

      Серый от унижения чуть не выругался. Джон Смит вовремя наступил ему на лапу.

      – Не будет, – заверил разведчик, – он воспитанный.

      – Умные глаза у вашей собачки, – произнесла вдова, – как будто хочет что-то сказать, но не может.

      Комната была светлой и просторной. Над столом висела пожелтевшая фотография мужчины в солдатской гимнастерке и в очках. Хозяйка унесла ее с собой.

      Джон Смит сунул браунинг под подушку, расстелил в углу для волка старое пальто.

      – Вот мы и устроились, – сказал он.

      – А когда идем на дело? – поинтересовался тамбовский волк.

      – Главная наша задача – освоиться в Москве. Дальнейшие указания поступят вскоре.

      – Может, покусать кого из членов правительства?

      – Категорически запрещаю! – Джон Смит хлопнул по столу ладонью. – Ты провалишь нас обоих. Никакой спешки. Терпение и мужество – вот основные добродетели разведчика.

      – Тогда хоть слово какое нацарапаем на заборе?

      – Я сказал – нет.

      – Может, намусорим где? – не унимался волк.

      – Ни в коем случае, – сказал разведчик, принимая официальный тон, – вы поняли меня, капрал?!

      – Да.

      – Вы хотели сказать: «Да, сэр».

      – Да, сэр, – пробормотал тамбовский волк и негромко добавил: – Анархия – мать порядка!

      Каждое утро Джон Смит гулял со своим другом на пустыре, огибая напластования бетонных секций, полусгнившие доски, ржавые фрагменты арматуры, шагая среди битых стекол, окаменевших и непарных башмаков, консервных банок, мерцавших из-подо льда, как рыбы, потом он отводил тамбовского волка домой, сбегал по лестнице вниз, хлопала дверь за его спиной, и оказывался на тронутых неуверенными мартовскими лучами улицах древней столицы.

      Он заходил в булочные и пивные, часами сидел без нужды в приемной исполкома, томился в очереди за говяжьими сардельками, оглашал пронзительными криками своды зала в Лужниках, присматривался к незнакомой державе. Он покупал лотерейные билеты, ездил в метро, смотрел, как работают водолазы, переводил старушек через улицу, листал «Неделю», замирал перед картинами в Третьяковской галерее, разнимал мальчишек в городском саду, кормил воробьев и, распахнув пальто, глядел на солнце.

      Наступил апрель. Сверкающая ледяная бахрома увенчала карнизы, роскошью напоминая орган протестантского собора в Манхэттене.

      Как-то раз Джон