Брилонская вишня. Ксения Евгеньевна Букина

я не о вшах… – вздыхаю я и замолкаю.

      Марлин кладет ручку и долго смотрит мне в глаза. Чуть сжимает губы и медленно произносит:

      – Это принято во всех лагерях, где работают русские.

      – А для чего это приняли?

      – Ты меня спрашиваешь? Вера… Вера же, да?

      – Да.

      – К такими вопросами обратись к коменданту. Не я здесь всем руковожу.

      – Было бы забавно его об этом спросить, – горько усмехаюсь я, но Марлин больше не говорит ничего.

      Захлопывает тетрадь и пихает ее в глотку пыльного шкафа. Бросает мне короткое "иди" и выгребает новую тетрадь, пахнущую непорочной бумагой…

      И я иду. Накормленная – Марлин все-таки выпросила у таинственного коменданта нам паек – напоенная, но до безразличия уставшая.

      Уже не помню, кто меня доводит. Отпирают тяжеленный засов и толкают меня в женский барак, мой новый дом.

      А изнутри он даже больше кажется, нежели снаружи. Чем-то напоминает обычную больницу. В несколько рядов выстраиваются железные двухэтажные койки. Около некоторых даже табуретки с помятыми фляжками воды, клубками пряжи, носками и шарфиками. А пахнет сырой землей и немного глиной.

      И девушки есть. Как-то на удивление и не замученные совсем, а веселые, бравые и живые. Новоприбывших в кольцо обвили – кто на полу сидит, кто на койке, кто на табуретку уселся. Рассказывают, видать, что-то, а у самих глаза горят.

      Я мнусь. Не решаюсь пройти дальше, пока ко мне не подскакивает какая-то девочка.

      А, нет… Девушка. Просто маленькая и щупленькая, как мышка, с совершенно детской фигурой, но лицом как минимум двадцатилетней. Волосики белые, жиденькие, ресницы светлые, а бровей вообще не видать.

      – А тебя как зовут? – выпаливает она, хватаясь тоненькой ручкой за мое запястье и волоча вглубь барака.

      Мне неловко, что все упираются в меня взглядами. Опускаю голову и поспеваю за девицей. Она толкает меня на койку, наверное, приглашая таким образом присесть.

      – Ну? Зовут тебя как? Ты какая-то маленькая слишком. Тебе пятнадцать хоть есть?

      – Семнадцать будет, – отвечаю я и прикрываю лицо ладонями.

      – Как говорится, не суди по возрасту, суди по уму. А имя? Имя-то у тебя есть? Как говорится, человек без имени…

      – Вера.

      – Вера? Тебя зовут Вера? А меня Василиса, но все здесь Васькой кличут. Наверное, из-за кота. У меня кот Васька дома остался, так я за него здесь больше всех переживаю. Он же там один… Ладно, если соседи вспомнят, а вдруг нет? Меня же еще в начале июля сюда привезли…

      Я озираюсь.

      Все такое грубое, мужицкое, серое. Не барак, а сарай какой-то. На потолке балки, и пол весь замызганный…

      А женщины на меня так и смотрят, но ничего не говорят. Ждут, видать, когда Васька замолчит. С некой даже… почтительностью, что ли?

      – У меня уже язык заплетается одно и то же рассказывать, – вздыхает Васька и откидывает жиденькие волосики назад.

      – Так не рассказывай, – тихо говорю я и пожимаю плечами.

      – Ты что! Как можно! Ты же должна тут обо всем знать! Да еще и маленькая, так быстро не сориентируешься…

      – А