Крещатик № 93 (2021). Альманах

ветра, клокотал под кожей и выплёскивался песней наружу.

      Он шёл дворами, теми чудесными дворами, что бесконечно и причудливо перетекали друг в друга, дворами, в которые можно было зайти в одном месте, а уж выйти…

      Он шёл, встречая редких прохожих, и пустые детские площадки, и ночные магазины, и отгороженные сетками огороды, и чучела из крашеных покрышек, и прочее, и прочее, и прочее…

      Он шёл, вкушая тишину безлюдных дворов, вдыхая ночной прохладный воздух, наслаждаясь причудливым сочетанием старины и современности, узором горящих окон, сияньем бессмертных звёзд и диодных фонарей.

      Хан спустился по древней полуразрушенной лестнице, споткнулся, упал, встал. Сегодня он был готов подниматься сколь угодно раз. Он прошагал под аркой и оказался на проспекте. Остановился, очарованный старой советской мозаикой на боку панельного дома.

      Изображала она храм, не понять какой. Было в ней два цвета: пыльный серый и тёмно-бордовый, такой же, как у порослей дикого винограда на стене здания. И была она прекрасна.

      Раздался чудовищный рёв, будто разверзся ад, и по улице промчался мотоцикл. Хан отвлёкся и побрёл вдоль ряда зданий, разглядывая другие мозаики: церкви, мечети, мавзолеи…

      Навстречу шёл человек. Он держался тени, в руках его была спортивная сумка, походка его была спокойной и величавой – будто каждый шаг выжигал в земле глубокий след. Завидев Хана, он, однако, собрался и ускорился.

      – Уважаемый! Уважа-аемый!

      Незнакомец проигнорировал его и прошёл мимо. Костя увязался за ним.

      – Дайте денег, будьте добры! Уважа-аемый!

      – Отвали, алкаш! – процедил он.

      – Христа ради!

      Он обернулся, и в свете фонаря он увидел его лицо, золото волос и серебро очей. Он был ангелом, не иначе, и он шёл, чтобы карать недостойных.

      Ангел выкрикнул что-то гневное, и под дых врезался кулак. Хан согнулся, исторг из себя желчь и упал. Поднял голову, сквозь мокрую пелену увидел, как ангел уходит. А он лежал перед ним, пьяный и облёванный, и плакал от счастья.

      Константин Хан лежал в свете фонаря, в окружении старых фресок, умиротворённый, будто заново родившийся. Он только что понял, что ему нужно делать.

      7

      Бродяга вошёл во двор Хана, держа в руках проявленные снимки. Фотографии вышли, честно говоря, не ахти, но он хотел услышать его мнение.

      В песочнице что-то блеснуло. В той самой, где он недавно успокаивал разбуянившегося Костю. Он подошёл, наклонился.

      Нет, не крестик. Просто осколок стекла с остатками этикетки. Малик выкинул его в урну, отряхнул руки и направился ко входу.

      Домофон долго пищал. Он уже было подумал, что хозяина нет дома, но вдруг динамик выдал хриплое:

      – А? Кто это?

      Странное предчувствие. Неужели…

      – Это Малик.

      – А-а-а, Малик… – молчание. – Ну что, заходи.

      С тяжёлым сердцем он шагнул в подъезд, поднялся по лестнице, нажал кнопку звонка. Замок сухо щёлкнул, дверь отворилась, и Малик обомлел.

      Константин Хан стоял в проёме, опираясь на стену. Полубезумные