Улица Темных Лавок. Патрик Модиано

улыбнулся:

      – У меня куча фотографий… И на каждой я написал имена и даты, ведь все забывается…

      Он встал и, пригнувшись, прошел в соседнюю комнату.

      Я услышал, как он выдвигает ящик. Он вернулся с большой красной коробкой и сел на пол, прислонившись к кровати.

      – Садитесь рядом. Удобнее будет смотреть.

      Я повиновался. На крышке готическими буквами было выведено имя кондитера. Он открыл ее. Коробка оказалась доверху набита фотографиями.

      – Здесь перед вами, – сказал он, – все главные действующие лица эмиграции.

      Одну за другой передавал он мне фотографии, называя имена и даты, которые прочитывал на обороте, и этому монотонному поминальному чтению русские имена придавали особое звучание – то раскатистое, как удар тарелок, то жалобное или почти приглушенное. Трубецкой. Орбелиани. Шереметев. Голицын. Эристов. Оболенский. Багратион. Чавчавадзе… Иногда он забирал у меня фотографию и снова рассматривал, проверяя имя и дату. Праздничные снимки. За столом у великого князя Бориса во время торжественного приема в его баскском замке спустя много лет после революции. Множество лиц на ужине, черно-белый снимок, 1914 год… Фотографии класса Александровского лицея в Петербурге.

      – А вот мой старший брат…

      Он передавал мне фотографии все быстрее, уже почти не глядя на них. Он явно спешил поскорее покончить с этим делом. Внезапно мой взгляд задержался на снимке, отпечатанном на более плотной бумаге, чем остальные; на обороте ничего не было написано.

      – Вас здесь что-то заинтересовало, месье? – спросил он.

      На переднем плане в кресле, выпрямившись, сидит улыбающийся старик. Позади него – молодая белокурая женщина с очень светлыми глазами. Вокруг них – группки людей, многие стоят спиной к объективу. А в левой части снимка – очень высокий мужчина лет тридцати, на нем светлый костюм в мелкую клеточку, он черноволосый, с тонкими усиками, его правая рука не вошла в кадр, а левая лежит на плече молодой блондинки. И мне вдруг показалось, что это я.

      Я придвинулся к Степе. Мы сидели, опираясь спиной на кровать, вытянув ноги, наши плечи соприкасались.

      – Скажите, кто эти люди? – спросил я.

      Он взял фотографию и устало взглянул на нее.

      – Это Джорджадзе… – Он показал на старика, сидящего в кресле. – Работал в грузинском консульстве в Париже до самой…

      Он не кончил фразу, считая, что мне и без слов понятно остальное.

      – Это его внучка… Ее звали Гэй… Гэй Орлова… Она с родителями эмигрировала в Америку…

      – Вы знали ее?

      – Плохо. В общем, нет. Она долго жила в Америке.

      – А это кто? – спросил я еле слышно, показав на того, в ком, мне показалось, я узнал себя.

      – Это? – Степа сдвинул брови. – Его я не знаю.

      – Не знаете?

      – Нет.

      Я с трудом перевел дыхание:

      – Вам не кажется, что я на него похож?

      Он посмотрел на меня:

      – Похож? Не нахожу… А что?

      – Так, ничего…

      Но он уже протягивал мне другую фотографию.

      – Вот,