Души. Сказ 2. Кристина Владимировна Тарасова

хочешь в это верить, Ян, но уже поздно.

      – Я убеждён.

      – Отчего же?

      – Ты спокойна, – о, просто тебе неведом пожар в душе, – легка, – груз спрятан за плечами, а потому незрим, – в той же манере измываешься надо мной, подстрекая им, – что ещё мне остаётся? – признайся.

      – Спроси у обслуживающих комнаты девочек, если до того опустился. Проверь простыни.

      – Я верю в женскую солидарность.

      – Тогда правды тебе не узнать. Можешь, конечно, позвать его…и спросить всё сам. Но не покажется ли это странным?

      Тут я оступаюсь.

      – О, радость, уж что-что, а это странным показаться не может. Тебе неизвестно былое: связывающее прошлое и степень откровенности.

      – Ты всегда обсуждаешь своих женщин с клиентами?

      – Предпочитаю слушать об их женщинах. Иногда делить.

      Беседа вновь перетекает в его сторону, и я должна перевесить: ужалить, усмирить. Дотягиваюсь до остывшей руки и кладу её чуть ниже своей груди, чтобы мужские пальцы могли пересчитать прорисованные рёбра.

      – Хочешь знать, делал ли он так?

      Опускаю руку, вырисовывая дугу талии, и замираю на ней. Ян чертыхается, скалится и едва не воет, но совладать с самим собой не может.

      Ты проиграл.

      – Тебя волнует, как далеко он зашёл?

      Прилипаю к краю стола и, закинув ногу на ногу, позволяю спуститься до бедра.

      – Остался здесь или сделал вот так…?

      Отодвигаю раскосую юбку и указываю на внутреннюю часть, где кожа особенно мягка и тепла.

      – Ты знаешь этого человека. Как он поступил?

      Хозяин Монастыря закрывает глаза. Однако не для того, чтобы представить, а чтобы не видеть. Не думать. Не ловить бархат кожи, не воображать, как ею обладал иной. Или же…?

      – Когда он касался одних губ, – заключила я и показательно прикусила изнанку щеки, – пальцы у него были холодные. Когда касался других – горячие. Угадай, в какой момент какие?

      Я соврала, но то подействовало.

      Ян ругнулся на старом наречии. Рот его наполнился обилием шипящих, глаза – гневом. Отодрал руку от моего бедра и ею же схватился за челюсть.

      – Я не верю тебе.

      – И не должен, – пожала плечами. – Но в следующий раз, когда встретитесь с ним, присмотрись к его губам и предположи, где они были, – я засмеялась, а Хозяин Монастыря повторил ругательства. – Позволишь ему подписать хоть один документ, зная, что сжимающие перо пальцы, сжимали нечто ещё? Позволишь ему говорить, разрезая воздух языком, с осознанием, что ещё изучал этот язык?

      – Закрой свой поганый рот, Луна, – обмяк мужчина. То было поражением с его стороны и первая одержанная мной победа. Вкус был сладок, хотя немного отдавал металлом.

      – Чего ты завёлся, Папочка? Хотел пригласить в спальню? Расслабься, Ян, обойдусь без твоего пыхтения.

      – Что ты сказала?

      – Сказала, мне необходимо новое платье. Хочу синее, в пол. Могу просить тебя о новой одежде?

      – Послушницы не могут… – в попытке сделать хитрую