Клад. Алан Черчесов

не болит. В лучшем случае – чешется.

      – Результат эволюции? Очень смешно.

      Было ли что-то у них отвратительней этой игры?

      Может, и не было. Но, с другой стороны, ведь и вправду – смешно!

* * *

      Потом началась эпидемия, и стало так страшно, что мало-помалу затмило их прежние страхи: раньше было про жизнь – не про смерть.

      – Вот и дошли мы до точки. Теперь уж как пить дать подохнем, – твердила жена.

      Ни тени отчаяния в голосе – лишь флегматичное, мстительное удовлетворение.

      – Знаешь, что с точкой не так? Прежде чем до нее доберешься, успевает размножиться в многоточие. Не торопи события. Может, еще и проскочим.

      Карантин объявили на месяц, затем продлевали еще и еще. Выходить разрешалось три раза в неделю, но лишь за продуктами или в аптеку. Так дезинфекция города обернулась очисткой столицы от жителей.

      Людям это не нравилось.

      Люди с этим мирились.

      Люди смирились со всем, кроме голода. Но поскольку голод пока не свирепствовал, робко скребли по сусекам и смиренно молились о том, чтобы не было голода.

      Впрочем, бюджетникам он не грозил: им начисляли зарплату на карты день в день. Не ходить в госархив за свою же получку было довольно забавно. И не стыдно ни капельки.

      В остальном время шло, как всегда: текла нефть, возводились дворцы и заборы, полыхали бесхозно леса, разливались запойные реки, сиротели деревни, дрябли сердца, молодились вампиры, скудели пайки, солонели напрасные слезы. Время шло, как стояло. Стояло, но шло…

* * *

      Запертые в квартире, супруги наблюдали с балкона за улицей, по которой шныряли рыжие, в тон кирпича с кремлевской стены, каски спецназа. Под сентябрьским привянувшим солнцем щиты и забрала тускло поблескивали, панцири пучились жучьими латами, а стволы и дубинки усато топорщились, отчего отряд «космонавтов» походил на ватагу сноровистых членистоногих. Отловив нарушителей, бойцы паковали смутьянов в плоскомордый автобус с зарешеченными прозорами.

      (Тараканья страна, как говаривал старый пират-мизантроп.)

      – Снова бросили бомбочку. Ай, молодцы!

      – Селедка, – заметил мужчина, – позавчера – помидоры.

      – Откуда-то сверху?

      – Наверно. Если б под нами, мы бы увидели.

      Этажей было двадцать, жили они на седьмом.

      – Может, с крыши?

      – Навряд ли. Из окна безопасней: кинул, пока долетело – закрыл и сиди себе в тапочках, смейся.

      – А на что тогда камеры?

      – Они надзирают за тем, что внизу. Мы для верхов – это низ.

      – Если так, то метание селедки – наша им карнавальная отповедь. Ты же читал Бахтина?

      – Про полифонию Боккаччо?

      – Полифония – это о Достоевском. Да и Боккаччо совсем не Боккаччо – Рабле.

      – Ах вот оно что! Я и не знал, что Гаргантюэль и пан Фуагра карнавалили.

      Ткнула в бок, отпихнула и втиснулась в комнату.

      Мужчина поморщился: лучше б еще переждать, чтоб росгвардейцы на нас не подумали. Если не прячешься, вроде как ты ни при чем.

      Он постоял минут пять, докурил и зашел.

      Женщина полулежала в кресле, отвернувшись к торшеру и закинув ногу на подлокотник. Она